Алексей: В карантин тебя заводят [первое место, куда попадает вновь прибывший заключенный], сначала переодевают, постригают, моют. Там человек десять. Стоишь на первом этаже, спускаются активисты [осужденные, приближенные к администрации и отвечающие за порядок в отряде] по сто килограмм, массы такие, на спорте уже пять лет. Сумки твои, трусы, носки-шампуни — все сразу куда-то улетает. Бьют полчаса-час. Могут весь день бить. И потом две недели уборки, учишь доклады, как правильно докладывать, устав. Через две недели, если ты хорошо себя вел, тебя распределяют в отряд. В отряд приходишь, там тоже чуть-чуть побьют.

Иван: В пять утра тебя, что называется, «заказали». Выдернули из камеры, где ты живешь. Спустили в подвал, обыскали все твои вещи. Закрыли в боксе метр на метр. Ты, если на лавочку сел, дверь упирается в колени. Там нет ни воды, ни туалета. Ты можешь там сидеть сутки. Стены бетонные. Когда тебя оттуда заберут? Там, если ты даже покуришь, воздух закончится. Потом тебя везут. Когда меня везли в Санкт-Петербург, меня в Петрозаводске погрузили, привезли сначала на Газы, там немножко подержали, потом колония, не помню строгий или общий [режим] на Яблоньку, потом мы заехали в Кресты — по всему Санкт-Петербургу ты в автозаке, тебе никуда не сходить, ни по-большому, ни по-маленькому. Это день, день сидишь, еды нет. На этом этапе еды нет, пока тебя не привезут.

Алексей: Из Питера если идет этап, дают сухой паек — галеты. И каша. Ни покурить, ничего.

Иван: Я в свое время проехал от города Сегежи до города Костромы. Даже было такое. В администрации, например, тебя могли поставить «на колеса». То есть ты половину своего срока мог ездить с тюрьмы на тюрьму. Ты приехал, тебя раздели догола, все твои вещи тряханули, ты их только собрал — тебя завтра опять на этап, опять тебя обыскали, сумку твою перевернули. Через трое суток ты поехал в другую тюрьму. Опять вывернули, у тебя нет ни посылок, ни свиданок, ничего — ты на этапе. Когда человек находится в колонии, он обжил свой быт, у него лежат деньги на лицевом счету, он знает, что в четверг магазин, он пошел. Если человека переводят в другую колонию, тот же его лицевой счет будет за ним ехать около года [в действительности несколько месяцев]. Если человека везут, личное дело едет с ним. Ты в «столыпин» — личное дело в «столыпин». Тебя в автозак — личное дело в автозак. А те же денежные средства — они где-то там.

Алексей: В Сегеже, взять «семерку» [ИК-7]. Когда в бухгалтерии деньги, а у тебя их нет. Только через две недели они приходят в магазин. На две недели они «зависают». То есть от бухгалтерии, которая находится в двухстах метрах в колонии, и магазин тут же в колонии, [деньги] могут идти к тебе две недели. Меня из Петрозаводска, с Герцена, этапом привезли в Сегежу, на тюрьму. Сегодня я иду на свидание, мама привезла пакет колбасы, пакет сала и сигарет пакет (на Герцена пускают колбасу сырокопченую и сало вакуумное). Я вечером уезжаю, беру с собой этот пакет, еду туда этапом. Вечером уехал, утром в Сегеже, на тюрьме. И там в тюрьму не пускают колбасу и сало, выкинули все. Сигареты пустили, а это все нельзя. Говорят: «Ешь». Вот сколько ребята съели сала… Говорим, дайте хоть ножик сало порезать. Ничего не дали. Что смогли съесть, колбасу с салом... А это же сало…

Иван: Мне довелось побывать в психиатрической больнице, я отсюда был направлен следователем в Санкт-Петербург. Там ты находишься 28 дней. Как только ты переступил порог, тебя силой заставляют подписать бумагу. Там перечень, почти лист А4, с медицинскими терминами тебе непонятными. Всех заставляют подписывать. Что к тебе может применяться, в принципе, все, что у них там есть. Все лекарства, все спецсредства. Туда никого не пускают — ни адвокатов, ни родителей. Помещение настолько закрытого типа, что туда попасть нереально. Туда может приехать только адвокат, если даст разрешение следователь. А если тебя следователь туда направляет, он может на твоем личном деле написать карандашом определенный термин. И вот когда я приехал, у меня мерили температуру. У меня температура 38 с чем-то. Я попросил таблетку на следующий день, потому что у меня болела голова. Меня вывели из одной камеры, завели в другую, там металлическая кровать, она забетонирована. Ее не шевельнуть. Один наручник на одну руку, на вторую, на ноги — тебя как Иисуса Христа пристегивают. И просто били. Там такое большое окошко, глазок назовем его, я просто подошел, попросил позвать доктора. Я не сказал ни грубого слова, ничего. Когда меня побили, завели обратно в камеру, вся спина была черная, как куртка кожаная. И там раз в неделю идет обход: главврач и за ним вся эта свита. Там тебя переодевают. Я куртку снял, повернулся к нему спиной, на что врач сказал: «Сделайте ему йодную сеточку». Мне сделали йодную сеточку, и все. Вечером всех выводят из камеры, идет медсестра, с ней люди в форме, и всех заставляют пить такие мензурки пластмассовые: зеленая жидкость и видны крошки таблеток. Всех заставляют пить обязательно. Ты ее выпиваешь, успеваешь сделать несколько шагов до кровати, у тебя начинается дурман, и ты просто куда-то провалился, улетел, и все.

Опять обход был, я пошел к врачу: «Можете вызвать меня по личному?». Я сослался, что у меня болит желудок, после этого у меня была страшная изжога. Мне вот эту вот мензурку отменили. Я трое суток не мог спать. Просто глаза не закрываются, и все. Что там дают? Это был 2006 год.

Иван: Меня обвиняли по статье 105 часть 2 («Убийство»), это от 8 до 20 [лет] либо пожизненное. Меня обвиняли, что я убил двоих людей. Я отсидел, прошел все эти круги ада, я оправдан. И я обращаюсь в суд о взыскании расходов и реабилитации. Суд выносит постановление: 300 тысяч рублей. 15 месяцев и 10 дней под стражей. Я разделили эти 300 тысяч на 15 месяцев и 10 дней и получил 648 рублей в сутки. Если бы мне не удалось доказать, что я невиновен, я бы получил минимум 20 лет. Одно дело, когда человека задержали за мешок картошки, когда статья идет от нуля до двух, продержали и оправдали, а когда тебе могут дать 20 лет и твоя жизнь на волоске висит... Я даже суду предоставлял бумаги, что я пытался трудоустроиться, а мне давали отказ. Там было четко — приходишь на работу, у тебя спрашивают: «Ранее судим?». Я говорю: «Судим не был, была у меня такая история». Отказ. Я все это предоставил суду. Это во внимание вообще не берется.

Алексей: Глупый был, деньги, деньги, надо было денег, опять затянуло меня, попал. Тем более, уже был, сразу дали прописку. [После первого раза] не исправила меня, вообще не исправила, даже ухудшила [зона]. Даже сейчас после второго раза уже родственники не так [относятся]. А чего бояться? Я не знаю, почему так? Брат еще пытался как-то понять. А друзья, с кем я раньше общался, одноклассники, как-то отошли. Созваниваемся только. Может, потому, что просто выросли. А исправить она не исправила меня.

Я [в колонии] окончил 11-й класс, [на воле] не успел. ЕГЭ только не успел сдать, уже [после освобождения] сдавал. Не, если желание есть, там учат. Если хочешь работать, можно работать, зарабатывать, лишь бы было желание. Там некоторые работают, даже деньги домой отправляют. Лучше работать. Все эти бараки, тяжело по режиму жить. А так, ушел, работаешь, не замечаешь всей этой движухи. Вечером пришел, помылся, лег спать. И срок быстрее пролетает, и веселее. Я через два дня [после освобождения] пошел работать. Надо сразу идти работать, а то закусит. Многие выходят, начинают пить, веселиться, отдыхать. Я так за три года [на зоне] наотдыхался, пошел сразу работать.

Иван: Человек, когда освобождается, его до вокзала проводили, дальше хоть что с тобой произойдет. Тебе дают ровно-ровно на билет. Я, когда последний раз отбывал наказание, с меня сняли серебряный крестик, один в один [показывает на свой нательный крест]. Когда драгоценности снимают, дают тебе квитанцию на руки. Вот у меня квитанция есть, я обратился в колонию — крестика нет. Так как статья 105 часть 2, у них уже мышление идет, что этот крестик, в принципе, уже никогда не пригодится. И распоряжаются этими вещами. Квитанция есть, а крестика нет. Где он? Господь бог разберется.

Иван: Также могут легко привить туберкулез. Это делается элементарно. Тебя садят в ШИЗО, к тебе садят человека с открытой формой туберкулеза, и все. Потом даже могут поменять (не помню, раз в полгода или год, делают флюорографию всем обязательно), просто взяли на твоей флюорограмме написали любую фамилию настоящего туберкулезника, и ты будешь направлен в «четверку» на Онду, и там по-любому тебе привьют туберкулез. Там все кругом в туберкулезе. Доказать это, как там требуют бумажки, невозможно. Это есть, всегда было, и я думаю, будет очень долго.

Алексей: Я жил по режиму, чисто для себя, для здоровья. А так, нервы просто срывает, актив особенно. Раньше были такие линейщики, их запретили. Они остались, просто их называют «пожарники» теперь. Сидит зек такой же, как я, но он может тебе два часа дать, может послать меня. Ты можешь его избить, менты прибегут, и ты будешь виноват при любом раскладе.

Иван: В 30-е годы понятия были хоть какие-то. Раньше зек зека никогда не обидит. Если зек что-то украл, это называется «скрысил», с него получат. А сейчас сделали: я активист, пришел новенький, и я могу забрать у него все. И это нормально. Раньше за такое минимум сломали бы руки.

Алексей: Там на тебя руку поднять у любого мента особого труда не составит. Просто заходишь, идет он пьяный или с бодуна, ты у него просто хочешь спросить что-то, его обязанность ответить, а он может тебя послать, посадить тебя в карцер на пару часиков. Что ему в голову придет, то он и сделает. Без разницы, любой. Там надо плавать, как щука.

Иван: На Герцена, например, мама принесла сигареты, их берут и режут на три части, чтобы тебе не приносили сигареты, а ложили деньги на лицевой счет, а ты уже покупал там, внутри.

Алексей: Еда получше стала. Я сравниваю с 2006-го по 2010-й, а сейчас, с 13-го по 16-й год: котлеты, пюре, суп нормальный. Как будто лучше стало. Даже одежда: куртка с мехом утепленная, штаны утепленные, ботинки, свитер. Салатики дают. Не, нормально кормят. Сало копченое дают. Я вспоминаю, раньше была вода с капустой, с помидорами зелеными, а сейчас нормально кормят.