субъективный Репортаж Глеба Ярового
Валаамский тупик
Как жители «святого» острова ищут справедливости у властей светских и церковных и не находят ее
Вместо эпиграфа
Неплохим эпиграфом для моего материала стало бы недавнее высказывание Патриарха Московского и всея Руси Кирилла:
«Как часто мы в своей жизни уповаем на силу! Как часто мы стремимся расширить свое жизненное пространство, добиться власти или денег за счет притеснения других людей!»
Я бы даже назвал это заявление лицемерным, но не буду забегать вперед, пусть читатель решает сам.
Начну по-другому:
Признаться, к этой истории я не мог подступиться долго. Не потому, что не знал, с какого конца, а потому, что считаю, что меня, как и немногих оставшихся на Валааме местных жителей, многое связывает с островом, и боялся, что все повествование сведется к эмоциональному выплескиванию на «бумагу» своих нерадостных впечатлений, а следовательно – к отсутствию требуемой «объективности» в изложении материала. А потом просто сел, и стал писать. Вероятно, получится не совсем объективно, точнее – очень субъективно. Но от этого, как мне кажется, читатель сможет лучше понять всю абсурдность ситуации.
На острове я бывал много раз, и подолгу, еще в 1980-е годы. Вместе с моим отцом, Олегом Яровым, недавно вместе с семьей выселенным из его островной квартиры (точнее закутка в двадцать «квадратов», или, как сейчас сказали бы, студии) решением суда по иску Валаамского монастыря, я проводил на Валааме летние каникулы. Отец занимался своими непонятными мне тогда, но жутко интересными исследованиями, таскал меня по всем ближним и дальним островам архипелага, показывал заброшенные скиты, оборонительные сооружения Линии Маннергейма, пещеры монахов-отшельников, и природу, природу, природу.
Помню, как они с коллегами по вечерам бурно обсуждали перестроечную политику, травили анекдоты про «архипелаг ГУЛАГ – ГУЛАГ архипелаг», сильно смеялись, а я недоумевал – чего смешного? Помню, как со своими сверстниками облазил все доступные и недоступные окрестности, куда нынче не то, что туристу, местным жителям проход закрыт, то есть, простите, «не благословлен». Как ради забавы клянчили у финских туристов деньги – «Анна маркка», то есть «Дай марку», но получали вместо валюты жвачки Jenkki, а потом мерялись «уловом». А потом я получал за это нагоняй от отца, гордого советского ученого.
«Как часто мы в своей жизни уповаем на силу! Как часто мы стремимся расширить свое жизненное пространство, добиться власти или денег за счет притеснения других людей!»
Я бы даже назвал это заявление лицемерным, но не буду забегать вперед, пусть читатель решает сам.
Начну по-другому:
Признаться, к этой истории я не мог подступиться долго. Не потому, что не знал, с какого конца, а потому, что считаю, что меня, как и немногих оставшихся на Валааме местных жителей, многое связывает с островом, и боялся, что все повествование сведется к эмоциональному выплескиванию на «бумагу» своих нерадостных впечатлений, а следовательно – к отсутствию требуемой «объективности» в изложении материала. А потом просто сел, и стал писать. Вероятно, получится не совсем объективно, точнее – очень субъективно. Но от этого, как мне кажется, читатель сможет лучше понять всю абсурдность ситуации.
На острове я бывал много раз, и подолгу, еще в 1980-е годы. Вместе с моим отцом, Олегом Яровым, недавно вместе с семьей выселенным из его островной квартиры (точнее закутка в двадцать «квадратов», или, как сейчас сказали бы, студии) решением суда по иску Валаамского монастыря, я проводил на Валааме летние каникулы. Отец занимался своими непонятными мне тогда, но жутко интересными исследованиями, таскал меня по всем ближним и дальним островам архипелага, показывал заброшенные скиты, оборонительные сооружения Линии Маннергейма, пещеры монахов-отшельников, и природу, природу, природу.
Помню, как они с коллегами по вечерам бурно обсуждали перестроечную политику, травили анекдоты про «архипелаг ГУЛАГ – ГУЛАГ архипелаг», сильно смеялись, а я недоумевал – чего смешного? Помню, как со своими сверстниками облазил все доступные и недоступные окрестности, куда нынче не то, что туристу, местным жителям проход закрыт, то есть, простите, «не благословлен». Как ради забавы клянчили у финских туристов деньги – «Анна маркка», то есть «Дай марку», но получали вместо валюты жвачки Jenkki, а потом мерялись «уловом». А потом я получал за это нагоняй от отца, гордого советского ученого.
Там же, на Валааме, я заработал свои первые деньги (не выклянчил, а заработал): вместе со студентами мурманского пединститута участвовал в раскопках во внутреннем каре монастырской усадьбы. Копал, просеивал грунт, слой за слоем, находил черепки, монетки, гвозди. Страшно гордился. Понятно теперь, что зарплата была ненастоящая. Так отец приучал меня к работе, но зато работа была самая что ни на есть «всамделишная»: пока сверстники бегали купаться «на скалку», я вкалывал в раскопе.
Вот он я - в левом нижнем углу, в перчатках и с лопатой, лицезрею первый с своей жизни «крестный ход вокруг раскопа».
Вот он я - в левом нижнем углу, в перчатках и с лопатой, лицезрею первый с своей жизни «крестный ход вокруг раскопа».
Монахи на острове тогда только стали появляться. Ну, во всяком случае, фраза «Бог в помощь», услышанная мной из раскопа, откуда-то сверху, мне в память врезалась. Может кто из местных так пошутил, а может и правда один из первых монахов проходил мимо.
В общем, воспоминаний море, и они – одни из самых запоминающихся в моей жизни, пусть уже слегка потертые временем и не всегда достоверные. Но многое все-таки помнится точно, в чем я убедился совсем недавно, после двадцатипятилетнего перерыва вернувшись на остров: вот здесь была почта, а здесь – столовая, в этом угловом подъезде внешнего каре жил Валерка, мой валаамский дружбан, вон там – Красный дом, в котором тоже жило много знакомых. Среди них – Александра Николаевна Исакова, мировая тетка, на чьей лодке «Пелле» мы кружили по окрестным протокам. Она недавно умерла, так и не узнав, что и ее дом – последний на острове, преимущественно населенный светскими жителями – подлежит расселению, а его жильцы – добровольно-принудительному переселению на материк. Интересно, а кто будет ухаживать за могилами местных, успевших умереть на острове?
В общем, воспоминаний море, и они – одни из самых запоминающихся в моей жизни, пусть уже слегка потертые временем и не всегда достоверные. Но многое все-таки помнится точно, в чем я убедился совсем недавно, после двадцатипятилетнего перерыва вернувшись на остров: вот здесь была почта, а здесь – столовая, в этом угловом подъезде внешнего каре жил Валерка, мой валаамский дружбан, вон там – Красный дом, в котором тоже жило много знакомых. Среди них – Александра Николаевна Исакова, мировая тетка, на чьей лодке «Пелле» мы кружили по окрестным протокам. Она недавно умерла, так и не узнав, что и ее дом – последний на острове, преимущественно населенный светскими жителями – подлежит расселению, а его жильцы – добровольно-принудительному переселению на материк. Интересно, а кто будет ухаживать за могилами местных, успевших умереть на острове?
Пролог
Осеннее туманное утро, примерно 7:30, дорогá каждая минута, уже в 10:00 – «метеор» на материк.
Фотографирую во внутреннем каре монастырской усадьбы, прямо у входа в Спасо-Преображенский собор, пытаюсь поместить эту громадину в линзу «китового» объектива. Монах, заходящий в храм, одобрительно кивает головой, давая понять, что фотографировать можно, несмотря на запрещающую табличку на воротах.
Через минуту появляется старушка – божий одуванчик. Смотрит с укоризной, говорит, что здесь, мол, все монашеское, снимать без благословения не положено. Богохульствую: у меня есть благословение, оно же – Закон о СМИ. И потом, говорю, от меня тут скрывать особо нечего, я здесь все видел и фотографировал (на Зенит, или на ФЭД, не помню) еще до того, как появился кто-то, способный неблагословить. Бабушка, с удивлением глядя в мое еще молодое лицо: это когда же? Отвечаю: в конце восьмидесятых. Удивляется, удаляется восвояси с причитаниями «давно, давно». Видно, не привыкли монастырские к такой наглости.
Сворачиваюсь, однако, но ухожу нарочито не спеша, отстреливаясь на ходу из Canon'а . Упорно не понимаю, чего такого я мог там наснимать без благословения. Впрочем, в нынешней валаамской системе я многого не понимаю.
Фотографирую во внутреннем каре монастырской усадьбы, прямо у входа в Спасо-Преображенский собор, пытаюсь поместить эту громадину в линзу «китового» объектива. Монах, заходящий в храм, одобрительно кивает головой, давая понять, что фотографировать можно, несмотря на запрещающую табличку на воротах.
Через минуту появляется старушка – божий одуванчик. Смотрит с укоризной, говорит, что здесь, мол, все монашеское, снимать без благословения не положено. Богохульствую: у меня есть благословение, оно же – Закон о СМИ. И потом, говорю, от меня тут скрывать особо нечего, я здесь все видел и фотографировал (на Зенит, или на ФЭД, не помню) еще до того, как появился кто-то, способный неблагословить. Бабушка, с удивлением глядя в мое еще молодое лицо: это когда же? Отвечаю: в конце восьмидесятых. Удивляется, удаляется восвояси с причитаниями «давно, давно». Видно, не привыкли монастырские к такой наглости.
Сворачиваюсь, однако, но ухожу нарочито не спеша, отстреливаясь на ходу из Canon'а . Упорно не понимаю, чего такого я мог там наснимать без благословения. Впрочем, в нынешней валаамской системе я многого не понимаю.
Зачем я все это рассказываю? Наверное, затем, чтобы помочь читателю понять, почему же оставшиеся на Валааме немногочисленные местные жители, бросившие каждый в свое время благоустроенные квартиры, работу, друзей и родных, не хотят отсюда уезжать, несмотря ни на что. Уж если у меня замирает сердце при одном упоминании Валаама, то что должны чувствовать они – прожившие здесь многие годы?
А может быть мои душевные излияния прочитают монастырские работники, так настойчиво, не по-христиански (насколько я, человек, далекий от церкви, представляю себе христианские ценности), выживающие людей с острова, и еще раз убедятся, что люди хотят остаться, жить и работать на Валааме не назло монастырю, а потому что не могут по-другому, не представляют для себя другой жизни.
А может быть мои душевные излияния прочитают монастырские работники, так настойчиво, не по-христиански (насколько я, человек, далекий от церкви, представляю себе христианские ценности), выживающие людей с острова, и еще раз убедятся, что люди хотят остаться, жить и работать на Валааме не назло монастырю, а потому что не могут по-другому, не представляют для себя другой жизни.
Коротко о главном...
Валаамский ставропигиальный монастырь всеми доступными средствами и под всеми удобными предлогами пытается избавиться от местных жителей, верующих и неверующих, воцерковленных и невоцерковленных, проживающих на острове в течение нескольких десятилетий, не работающих формально на монастырь, но остающихся гражданами России. Местные сопротивляются, как могут. А высокое начальство – светское, в лице региональных управленцев высшего звена, во главе с губернатором, и федеральных, во главе с президентом, а также церковное, во главе с Патриархом, по совместительству – первоигуменом (высшим органом управления) монастыря, старательно не замечает гонений монастыря в отношении местных.
Напротив, государство выделило монастырю триста с лишним миллионов рублей на создание духовно-просветительского центра, под предлогом чего и выселяют нынче местных из их квартир в здании Зимней гостиницы. А также обеспечило «информационный вакуум», в котором развивается вся эта история: все сигналы СМИ и петиции, жалобы, требования местных растворяются в высоких кабинетах как в Черной дыре.
Моя же роль во всей этой истории проста – показать всю простоту и сложность ситуации, в которой оказались местные жители по воле монастыря, или, как говорят монастырские работники, – по воле божьей.
Насколько красноречивы и показательны истории валаамцев, услышанные мной, и пересказанные далее, и как относится к этой истории, решать читателю. Я своего мнения, высказанного выше, – о лицемерии властей церковных и цинизме властей светских, вряд ли изменю. Если, конечно, история не повернет вспять.
Валаамский ставропигиальный монастырь всеми доступными средствами и под всеми удобными предлогами пытается избавиться от местных жителей, верующих и неверующих, воцерковленных и невоцерковленных, проживающих на острове в течение нескольких десятилетий, не работающих формально на монастырь, но остающихся гражданами России. Местные сопротивляются, как могут. А высокое начальство – светское, в лице региональных управленцев высшего звена, во главе с губернатором, и федеральных, во главе с президентом, а также церковное, во главе с Патриархом, по совместительству – первоигуменом (высшим органом управления) монастыря, старательно не замечает гонений монастыря в отношении местных.
Напротив, государство выделило монастырю триста с лишним миллионов рублей на создание духовно-просветительского центра, под предлогом чего и выселяют нынче местных из их квартир в здании Зимней гостиницы. А также обеспечило «информационный вакуум», в котором развивается вся эта история: все сигналы СМИ и петиции, жалобы, требования местных растворяются в высоких кабинетах как в Черной дыре.
Моя же роль во всей этой истории проста – показать всю простоту и сложность ситуации, в которой оказались местные жители по воле монастыря, или, как говорят монастырские работники, – по воле божьей.
Насколько красноречивы и показательны истории валаамцев, услышанные мной, и пересказанные далее, и как относится к этой истории, решать читателю. Я своего мнения, высказанного выше, – о лицемерии властей церковных и цинизме властей светских, вряд ли изменю. Если, конечно, история не повернет вспять.
Современная валаамская летопись.
История первая
История первая
Семья Мускевичей
Филипп Мускевич приехал на Валаам в 1989 году работать в музее-заповеднике в должности заведующего отделом природы. В том же году семья Мускевичей получила жилье в бывшем Трапезном корпусе Воскресенского («Красного») скита. Еще через несколько лет был выдан ордер на право проживания в занимаемом помещении, надлежащим образом оформлена прописка всех членов семьи (самого Филиппа, его супруги Людмилы и двух дочерей).
В конце 1990-х окрепший монастырь стал настойчиво предлагать, а потом и требовать, чтобы вместе с семьей Филипп освободил занимаемую квартиру и переехал жить на материк, в город Сортавалу, в один из домов, построенных там специально для первых переселенцев. После того, как семья Мускевичей отказалась переселяться в «добровольно-принудительном» порядке, Валаамский монастырь подал иск в суд. Сортавальский городской суд трижды принимал решения в пользу ответчика и признавал право Мускевичей проживать в законно полученной квартире. Однако в 2007 году судебная коллегия Верховного суда Карелии отменила решение городского суда г. Сортавала и постановила семью Филиппа Мускевича выселить. Судебные приставы исполнили это решение 19 августа 2008 года. С тех пор своего жилья у них на острове нет. Как нет и желания уезжать с Валаама.
С осени до весны Филипп и Людмила Мускевичи мастерят сувениры, в туристский сезон стоят за прилавками. Филипп – у монастырского причала, Людмила – на Воскресенском ските (неподалеку от своей бывшей квартиры), куда причаливают большие круизные теплоходы.
К полной неопределенности с жильем с недавних пор добавилась неопределенность с рабочим местом: после очередного визита на Валаам Патриарха Кирилла было принято решение торговлю у монастырского причала прекратить.
В конце 1990-х окрепший монастырь стал настойчиво предлагать, а потом и требовать, чтобы вместе с семьей Филипп освободил занимаемую квартиру и переехал жить на материк, в город Сортавалу, в один из домов, построенных там специально для первых переселенцев. После того, как семья Мускевичей отказалась переселяться в «добровольно-принудительном» порядке, Валаамский монастырь подал иск в суд. Сортавальский городской суд трижды принимал решения в пользу ответчика и признавал право Мускевичей проживать в законно полученной квартире. Однако в 2007 году судебная коллегия Верховного суда Карелии отменила решение городского суда г. Сортавала и постановила семью Филиппа Мускевича выселить. Судебные приставы исполнили это решение 19 августа 2008 года. С тех пор своего жилья у них на острове нет. Как нет и желания уезжать с Валаама.
С осени до весны Филипп и Людмила Мускевичи мастерят сувениры, в туристский сезон стоят за прилавками. Филипп – у монастырского причала, Людмила – на Воскресенском ските (неподалеку от своей бывшей квартиры), куда причаливают большие круизные теплоходы.
К полной неопределенности с жильем с недавних пор добавилась неопределенность с рабочим местом: после очередного визита на Валаам Патриарха Кирилла было принято решение торговлю у монастырского причала прекратить.
Я полюбил этот остров с первого взгляда. И когда, по стечению обстоятельств, здесь образовалась вакансия в музее-заповеднике, я уехал из Эстонии, из Таллинна. Выбор между комфортной и цивилизованной Эстонией и валаамским бытовым неустройством я сделал сознательно – в пользу последнего. Отдал таллиннскую квартиру государству и переехал сюда с семьей. И ни разу об этом не пожалел.
Филипп Мускевич
После того, как музей-заповедник ликвидировали, Филиппу пришлось на зиму выезжать с острова, в первую очередь для того, чтобы дать возможность детям получать образование, ну и чтобы зарабатывать деньги.
После того, как дочери закончили школу, и можно было их оставить одних, мы сняли им комнату в Петербурге, и вернулись на остров, – рассказывает Филипп. Но мое частое отсутствие позволило монастырю подать иск о выселении в связи с непроживанием. Ну а чем закончилась история долгих судебных мытарств уже известно.
После того, как дочери закончили школу, и можно было их оставить одних, мы сняли им комнату в Петербурге, и вернулись на остров, – рассказывает Филипп. Но мое частое отсутствие позволило монастырю подать иск о выселении в связи с непроживанием. Ну а чем закончилась история долгих судебных мытарств уже известно.
Сейчас Мускевичи живут у своих знакомых, в Зимней гостинице на первом этаже. На вопрос, что будет делать, если лишится и этого места, Филипп отвечает: "У меня нет плана. Может быть даже придется и выезжать..."
Филипп Мускевич с 2008 года живет на Валааме без своей квартиры
История вторая
Семья Ирины Смирновой
Ирина Смирнова работает на острове Валаам экскурсоводом почти 30 лет. Начинала еще в советские годы, когда в этом месте был музей, и монахи только начинали возвращаться в обитель. Но теперь и работа, и жизнь на острове стоит под большим вопросом. По решению суда, ее должны лишить валаамской регистрации, и как следствие, самого жилья. Речь – о небольшой квартирке в 20 кв.метров на первом этаже Зимней гостиницы. Вместе с бывшим мужем Олегом Яровым, дочерью Яаной и внучкой Алисой они должны выехать фактически в никуда.
Ирина Смирнова
Вместо того, чтобы пересказывать эту историю, предоставим слово Ирине, чтобы она сама рассказала про свои непростые отношения с монастырем.
– Какова ваша персональная валаамская история?
– Я приехала сюда в поисках работы в музей-заповедник в 1984 году, после того, как какое-то время отработала по распределению учителем в школе на севере Карелии. У меня был опыт работы экскурсоводом в Кижах, пока училась в институте. И когда в музее Кижи узнали, что я поехала на Валаам, мне позвонили и предложили там хорошую должность и постоянную работу. И поскольку на Валааме я пробыла всего несколько дней, я стала думать над этим предложением. Но так совпало, что в тот же день, когда мне предложили работу в Кижах, мне работники Валаамского музея дали домой на ночь посмотреть альбом с Валаамскими фотографиями, изданные в 1982 году в Финляндии (вообще-то его нельзя было выносить из фондов музея, но мне дали по секрету). Я посмотрела все эти прекрасные фотографии разных времен, и к утру у меня уже было твердое решение. Я позвонила в музей Кижи и отказалась от их предложения. Стала работать экскурсоводом, сначала сезонным, потом на постоянной основе, потом уже и научным сотрудником музея.
– У вас несколько книг издано про Валаам в соавторстве с разными людьми, когда вы решили, что пора уже перекладывать свои знания на бумагу?
– В какой-то момент на остров, в музей, приехал работать Олег Яровой, историк-финновед. Так получилось, что у меня была некоторая склонность работать с текстами, а у него – совершать научные открытия. Такой вот у нас сложился творческий союз, в результате которого появилось несколько книг, научных, научно-популярных, просто туристских, в том числе и совсем недавно изданных. Некоторые из них рекомендованы паломнической службой монастыря для изучения экскурсоводами.
– Какова ваша персональная валаамская история?
– Я приехала сюда в поисках работы в музей-заповедник в 1984 году, после того, как какое-то время отработала по распределению учителем в школе на севере Карелии. У меня был опыт работы экскурсоводом в Кижах, пока училась в институте. И когда в музее Кижи узнали, что я поехала на Валаам, мне позвонили и предложили там хорошую должность и постоянную работу. И поскольку на Валааме я пробыла всего несколько дней, я стала думать над этим предложением. Но так совпало, что в тот же день, когда мне предложили работу в Кижах, мне работники Валаамского музея дали домой на ночь посмотреть альбом с Валаамскими фотографиями, изданные в 1982 году в Финляндии (вообще-то его нельзя было выносить из фондов музея, но мне дали по секрету). Я посмотрела все эти прекрасные фотографии разных времен, и к утру у меня уже было твердое решение. Я позвонила в музей Кижи и отказалась от их предложения. Стала работать экскурсоводом, сначала сезонным, потом на постоянной основе, потом уже и научным сотрудником музея.
– У вас несколько книг издано про Валаам в соавторстве с разными людьми, когда вы решили, что пора уже перекладывать свои знания на бумагу?
– В какой-то момент на остров, в музей, приехал работать Олег Яровой, историк-финновед. Так получилось, что у меня была некоторая склонность работать с текстами, а у него – совершать научные открытия. Такой вот у нас сложился творческий союз, в результате которого появилось несколько книг, научных, научно-популярных, просто туристских, в том числе и совсем недавно изданных. Некоторые из них рекомендованы паломнической службой монастыря для изучения экскурсоводами.
.jpg)
Сотрудникам валаамского музея-заповедника в 1980-х были доступны все «стратегические высоты».
На фото: Олег Яровой на колокольне Скита во имя Всех Святых
На фото: Олег Яровой на колокольне Скита во имя Всех Святых
– Но потом музей ликвидировали. Что вы делали после этого?
– Да, в 1992 году музей-заповедник закрыли. Некоторое время я работала в паломнической службе, обычным экскурсоводом. А в 2007 году мне отказали в продолжении этой работы. Там был какой-то политический момент, которого я сама не понимаю. Но к тому времени я получила второе высшее образование – менеджер по туризму, и стала сама организовывать группы и туристов для паломнической службы монастыря. Теперь я не могу водить туристов сама по «каноническим» маршрутам, но это меня вполне устраивает. Потому что за пределами главного собора я могу проводить собственные авторские экскурсии и мне разрешено читать лекции. Чем я и занимаюсь.
Но вот теперь-то я боюсь, что все будет иначе, и события могут повернуться самым пессимистическим образом…
– ... потому что ваша работа на острове полностью зависит от паломнической службы монастыря?
– Да, конечно, здесь существует монополия. Прием туристов могут осуществлять только люди, у которых, как у меня, есть контракт с паломнической службой. То есть я работаю как посредник. А вот экскурсии здесь, в центральной усадьбе монастыря, я проводить не могу. Будь ты хоть семи пядей во лбу, экскурсоводом и исследователем с тридцатилетним стажем, автором книг, где содержатся новые знания и эксклюзивная информация, это никого не волнует.
– Из вашего рассказа выходит, что с паломнической службой у вас были вполне рабочие отношения. С чего начался разлад?
– Это не ко мне вопрос. Но тут надо понимать, что паломническая служба никакого отношения к выселению не имеет. И никакого влияния на этот процесс не оказывает. Это совсем разные структуры – паломническая служба и ООО «СЭНТ» (учрежденное монастырем Общество с ограниченной ответственностью «Служба эксплуатации недвижимости и территорий», или просто «СЭНТ»). Несмотря на название, они совсем не святые (англ. Saint – святой, читается почти также, как и аббревиатура «СЭНТ»). Выселяет всех именно СЭНТ, а в случае необходимости в качестве третьего лица в суде привлекается монастырь. Это, как мне кажется, придает уверенности судьям в принятии «правильных» решений. А в результате и получаются такие людоедские решения, которые приняты судом в мае – о выселении несовершеннолетнего ребенка, кандидата наук пенсионного возраста, не имеющего больше нигде жилья и собственности, и социально незащищенную молодую девушку, недавнюю студентку.
В исках, которые были поданы, вообще нет ни слова правды. Аргументы истца были полностью разрушены и нашими документами, и нашими свидетелями, которые приехали с острова. Но поскольку, как мне кажется, там существовала какая-то предыстория между судьями и монастырем, в которую мы не были посвящены, решения были приняты не в нашу пользу.
– А кто-то кроме вас самих и валаамских соседей выступил в вашу защиту в суде? Какова была позиция прокуратуры?
– Прокурор Сортавалы меня защищала. Остальных (членов семьи) предлагала выселить, а меня защищала, потому что посчитала все мои справочки, квитанции, путевочки по дням буквально, и поняла, что я реально весь прошлый год жила на острове с очень небольшими перерывами. И она предлагала не удовлетворять жалобу СЭНТа в отношении меня. У меня есть это письмо. Наверное, это сыграло свою роль, и Сортавальский суд принял решение в мою пользу. А вот в Верховном суде сразу возникло впечатление, что все уже решено, и там никто на мои справки внимания не обратил.
– А как вообще происходит общение представителей монастыря и местных жителей? Я вот видел объявления, расклеенные на магазине и в подъездах, но не слышал, чтобы кто-то из местных получал от СЭНТа какие-то персонифицированные требования, предложения и т.п. То есть никаких официальных документов никому не приходит?
– Это безусловно так. Никаких официальных, документально-подтвержденных предложений просто нет. А вся остальная переписка ведется чиновниками друг с другом через нашу голову. Они что-то там решают, а здесь никто ничего не знает. Полный вакуум. В один прекрасный момент, на заборе появилось очередное объявление о том, что люди должны прийти поучаствовать в какой-то жеребьевке квартир в пресловутом Фанерном тупике. Мы вообще-то знали, что там что-то строится, но все были уверены, что это строится для тех, кто добровольно готов переехать. И вот когда появилось такое объявление, мы решили, что придем на эту жеребьевку, но вместо этого устроим там вечер вопросов и ответов с представителями монастыря и властей.
– То есть эта жеребьевка устраивалась СЭНТом, но присутствовали не только монастырские службы?
– Совершенно верно. Там сидел, например, Валерий Бойнич, который и раньше, еще при предыдущих губернаторах, участвовал в валаамских делах, был членом рабочей группы по разным вопросам. Время от времени он приезжал на остров, беседовал с местными жителями. Много чего обещал, но ничего не происходило. Потом мы слышали, что у него были какие-то проблемы в жизни, и поскольку он тут человек не посторонний, мы сочувствовали и переживали. И если у него в будущем будут проблемы, мы тоже будем сочувствовать и переживать.
Но в этот раз он представился как внештатный советник главы Карелии по социальным вопросам. На собрании он угрожал собравшимся – у нас есть видео- и аудиозапись – судами и судебными приставами. И вот тут у меня, что называется, «паззл сложился». Состоит этот паззл из настойчивых попыток монастыря выселить нас, из судебного процесса, и из позиции региональной власти, воплощенной в угрозах Бойнича по поводу судебных решений и приставов, в ожидании которых мы сейчас и находимся.
– Ну, может быть это личная инициатива самого Бойнича – так жестко вести разговор и его на это никто не уполномочивал?
– Верится с трудом. В какой-то момент в нашем распоряжении оказался план мероприятий по реконструкции Зимней гостиницы за подписью главы республики Александра Худилайнена, в котором вообще четко прописано – в апреле-мае 2015 года «признать помещения гостиницы непригодными для проживания». То есть это делается в директивном порядке. Не рассмотреть вопрос о том, пригодны помещения (в которых мы живем много лет), или непригодны для проживания, а жестко – признать непригодными.
– Это безусловно так. Никаких официальных, документально-подтвержденных предложений просто нет. А вся остальная переписка ведется чиновниками друг с другом через нашу голову. Они что-то там решают, а здесь никто ничего не знает. Полный вакуум. В один прекрасный момент, на заборе появилось очередное объявление о том, что люди должны прийти поучаствовать в какой-то жеребьевке квартир в пресловутом Фанерном тупике. Мы вообще-то знали, что там что-то строится, но все были уверены, что это строится для тех, кто добровольно готов переехать. И вот когда появилось такое объявление, мы решили, что придем на эту жеребьевку, но вместо этого устроим там вечер вопросов и ответов с представителями монастыря и властей.
– То есть эта жеребьевка устраивалась СЭНТом, но присутствовали не только монастырские службы?
– Совершенно верно. Там сидел, например, Валерий Бойнич, который и раньше, еще при предыдущих губернаторах, участвовал в валаамских делах, был членом рабочей группы по разным вопросам. Время от времени он приезжал на остров, беседовал с местными жителями. Много чего обещал, но ничего не происходило. Потом мы слышали, что у него были какие-то проблемы в жизни, и поскольку он тут человек не посторонний, мы сочувствовали и переживали. И если у него в будущем будут проблемы, мы тоже будем сочувствовать и переживать.
Но в этот раз он представился как внештатный советник главы Карелии по социальным вопросам. На собрании он угрожал собравшимся – у нас есть видео- и аудиозапись – судами и судебными приставами. И вот тут у меня, что называется, «паззл сложился». Состоит этот паззл из настойчивых попыток монастыря выселить нас, из судебного процесса, и из позиции региональной власти, воплощенной в угрозах Бойнича по поводу судебных решений и приставов, в ожидании которых мы сейчас и находимся.
– Ну, может быть это личная инициатива самого Бойнича – так жестко вести разговор и его на это никто не уполномочивал?
– Верится с трудом. В какой-то момент в нашем распоряжении оказался план мероприятий по реконструкции Зимней гостиницы за подписью главы республики Александра Худилайнена, в котором вообще четко прописано – в апреле-мае 2015 года «признать помещения гостиницы непригодными для проживания». То есть это делается в директивном порядке. Не рассмотреть вопрос о том, пригодны помещения (в которых мы живем много лет), или непригодны для проживания, а жестко – признать непригодными.
– И как было документально оформлено это «признание»?
– Якобы приезжала некая «межведомственная» комиссия, которой на самом деле здесь не было, походила по квартирам и признала их непригодными. Зато была другая комиссия из четырех человек, депутатов сортавальских. Они действительно сюда приходили, и еще в две квартиры. Посмотрели, как мы живем, и сказали, что если это жилье признавать непригодным, то надо вообще половину жителей Сортавалы переселять. Они составили акт, у меня он есть.
(Заметим, что группа местных жителей подала в суд исковое требование о признании акта «межведомственной комиссии» недействительным на том основании, что в реальности на острове такая комиссия не работала. Суд истцы проиграли.)
– Якобы приезжала некая «межведомственная» комиссия, которой на самом деле здесь не было, походила по квартирам и признала их непригодными. Зато была другая комиссия из четырех человек, депутатов сортавальских. Они действительно сюда приходили, и еще в две квартиры. Посмотрели, как мы живем, и сказали, что если это жилье признавать непригодным, то надо вообще половину жителей Сортавалы переселять. Они составили акт, у меня он есть.
(Заметим, что группа местных жителей подала в суд исковое требование о признании акта «межведомственной комиссии» недействительным на том основании, что в реальности на острове такая комиссия не работала. Суд истцы проиграли.)
 |
 |
– Но выселили вас, в итоге, не по причине непригодности жилья, а по причине непроживания на острове.
– Да. Вообще ощущение такое, что здесь какая-то «зона», из которой нельзя выехать. А если ты уезжаешь, то ты должен иметь на это какие-то уважительные причины. За последний год я несколько раз кратковременно выезжала с острова. Самое длинное мое отсутствие было связано с травмой руки, которую я лечила в Петрозаводске. У меня на это десять справок медицинских. И вообще я, можно сказать, уникальный на Валааме человек, у которого каждый день на острове задокументирован бумажкой с печатью от паломнической службы, потому что я им поставляю туристов, и у меня на это бланки строгой отчетности – путевки. Именно поэтому прокурор Сортавалы меня в суде поддержала. Но не помогло…
Хотя все понимают, что местные по разным причинам вынуждены отсюда временно выезжать. Это же остров. Здесь не оказываются элементарные услуги, в том числе медицинские. Люди ездят к родственникам, в парикмахерскую, купить себе башмаки. На острове даже банкомата нет. А когда я в суде пыталась доказать, что книжки, которые мы пишем и публикуем, невозможно издать, не покидая острова, судей это не убедило. Именно поэтому и есть подозрение, перерастающее в уверенность, что накануне судов происходят какие-то согласования между истцами, монастырскими службами, и судейским корпусом. Простому человеку защититься невозможно. Государство просто раздавило своей судебной системой простого человека, и его больше нет.
– А с вашими соседями по Зимней гостинице какая ситуация?
– Понимаете, монастырь выселяет местных с каким-то подозрительным упорством. Альтернативы никакой не предлагается. Людей всех как овец гонят в этот Фанерный тупик. Этому должно быть, наверное, какое-то объяснение. Ведь на Валааме полно свободных помещений, где могут поместиться оставшиеся люди, ведь нас всего-то осталось около ста человек.
(Пока этот материал готовился к публикации, стало известно, что СЭНТ подал иски в суд на выселение еще девяти человек)
– Лишение вас регистрации и выселение будет автоматически лишать вас возможности работать на острове?
– Ну я не буду опережать события, но такой вариант вовсе не исключается. Я вообще не думаю дальше завтрашнего дня. Но вообще вы правы, самое страшное в этой ситуации – не лишение людей жилья, не вопрос получить квартиру – не получить квартиру. Люди же лишаются работы, заработка, какой-то осмысленной деятельности, которую они вели десятилетиями. Потому что Сортавала, понятно, это город безработных, поэтому туда никто из оставшихся и не хочет переезжать. А здесь все при работе: много торговых точек на причале и на Воскресенском ските, кто-то занимается извозом на катерах и автомобилях, кто-то работает в пожарной части, кто-то на электростанции, в школе, в гостинице, в природном парке, экскурсоводами, и даже в монастыре. Есть пенсионеры, а вот безработных здесь нет. И в Сортавале местные смотрят зверем… им своих проблем хватает.
– Монастырь это понимает, как вы думаете?
– Давайте я немного иначе отвечу. Есть такая закономерность на Валааме: когда мы вступаем в контакт с представителями сильной стороны, то есть с теми, кто за стеной монастырской, то мы всегда недооцениваем степень их жесткости, или даже жестокости. Поэтому мы все пытается говорить публично и держаться вместе, потому что за себя и за людей просто откровенно страшно иногда.
– Да. Вообще ощущение такое, что здесь какая-то «зона», из которой нельзя выехать. А если ты уезжаешь, то ты должен иметь на это какие-то уважительные причины. За последний год я несколько раз кратковременно выезжала с острова. Самое длинное мое отсутствие было связано с травмой руки, которую я лечила в Петрозаводске. У меня на это десять справок медицинских. И вообще я, можно сказать, уникальный на Валааме человек, у которого каждый день на острове задокументирован бумажкой с печатью от паломнической службы, потому что я им поставляю туристов, и у меня на это бланки строгой отчетности – путевки. Именно поэтому прокурор Сортавалы меня в суде поддержала. Но не помогло…
Хотя все понимают, что местные по разным причинам вынуждены отсюда временно выезжать. Это же остров. Здесь не оказываются элементарные услуги, в том числе медицинские. Люди ездят к родственникам, в парикмахерскую, купить себе башмаки. На острове даже банкомата нет. А когда я в суде пыталась доказать, что книжки, которые мы пишем и публикуем, невозможно издать, не покидая острова, судей это не убедило. Именно поэтому и есть подозрение, перерастающее в уверенность, что накануне судов происходят какие-то согласования между истцами, монастырскими службами, и судейским корпусом. Простому человеку защититься невозможно. Государство просто раздавило своей судебной системой простого человека, и его больше нет.
– А с вашими соседями по Зимней гостинице какая ситуация?
– Понимаете, монастырь выселяет местных с каким-то подозрительным упорством. Альтернативы никакой не предлагается. Людей всех как овец гонят в этот Фанерный тупик. Этому должно быть, наверное, какое-то объяснение. Ведь на Валааме полно свободных помещений, где могут поместиться оставшиеся люди, ведь нас всего-то осталось около ста человек.
(Пока этот материал готовился к публикации, стало известно, что СЭНТ подал иски в суд на выселение еще девяти человек)
– Лишение вас регистрации и выселение будет автоматически лишать вас возможности работать на острове?
– Ну я не буду опережать события, но такой вариант вовсе не исключается. Я вообще не думаю дальше завтрашнего дня. Но вообще вы правы, самое страшное в этой ситуации – не лишение людей жилья, не вопрос получить квартиру – не получить квартиру. Люди же лишаются работы, заработка, какой-то осмысленной деятельности, которую они вели десятилетиями. Потому что Сортавала, понятно, это город безработных, поэтому туда никто из оставшихся и не хочет переезжать. А здесь все при работе: много торговых точек на причале и на Воскресенском ските, кто-то занимается извозом на катерах и автомобилях, кто-то работает в пожарной части, кто-то на электростанции, в школе, в гостинице, в природном парке, экскурсоводами, и даже в монастыре. Есть пенсионеры, а вот безработных здесь нет. И в Сортавале местные смотрят зверем… им своих проблем хватает.
– Монастырь это понимает, как вы думаете?
– Давайте я немного иначе отвечу. Есть такая закономерность на Валааме: когда мы вступаем в контакт с представителями сильной стороны, то есть с теми, кто за стеной монастырской, то мы всегда недооцениваем степень их жесткости, или даже жестокости. Поэтому мы все пытается говорить публично и держаться вместе, потому что за себя и за людей просто откровенно страшно иногда.
Прошлым летом в телефонном разговоре Ирине Смирновой предлагали подумать о переселении и подыскивать варианты жилья. Другим членам семьи никто ничего не предлагал.
Ирина Смирнова не намерена покидать остров Валаам
– А с обычными монастырскими работниками, с монахами вообще никакого общения нет? Они ваших проблем не замечают?
– Надо сказать для начала, что традиции совместного проживания двух сообществ – церковного и светского – на острове довольно давние. Мы знаем из воспоминаний, к примеру, что в 1920-е – 1930-е годы здесь жили финские военные со своими семьями. Жили в этом числе в этом здании, и дети их учились здесь же в школе. В середине 1930-х годов на острове было равное количество монахов с послушниками и военных с семьями. Они нормально сосуществовали, хотя далеко не все финны были православными. Они жили очень дружно, в каждой семье был друг-монах.
– Сейчас это сложно представить?
– Ну почему же. С рядовыми монастырскими людьми у нас нормальные человеческие отношения. У меня достаточно знакомых в монастыре, которые меня поддерживают, дают советы и рекомендации. Но в общем, конечно, таких добрососедских отношений, о которых мы знаем из воспоминаний, теперь нет.
– Местные жители в 1990-е годы, когда возвращался монастырь, надеялись, наверное, на нормальное соседство?
– Да, и не только в 1990-е, но и в 2000-е, до тех пор, пока не начались выселения. До истории Филиппа Мускевича все было нормально. Хотя били и до него случаи. Но история с Мускевичами – вопиющая. Она разделила современную валаамскую историю на «до» и «после».
– Надо сказать для начала, что традиции совместного проживания двух сообществ – церковного и светского – на острове довольно давние. Мы знаем из воспоминаний, к примеру, что в 1920-е – 1930-е годы здесь жили финские военные со своими семьями. Жили в этом числе в этом здании, и дети их учились здесь же в школе. В середине 1930-х годов на острове было равное количество монахов с послушниками и военных с семьями. Они нормально сосуществовали, хотя далеко не все финны были православными. Они жили очень дружно, в каждой семье был друг-монах.
– Сейчас это сложно представить?
– Ну почему же. С рядовыми монастырскими людьми у нас нормальные человеческие отношения. У меня достаточно знакомых в монастыре, которые меня поддерживают, дают советы и рекомендации. Но в общем, конечно, таких добрососедских отношений, о которых мы знаем из воспоминаний, теперь нет.
– Местные жители в 1990-е годы, когда возвращался монастырь, надеялись, наверное, на нормальное соседство?
– Да, и не только в 1990-е, но и в 2000-е, до тех пор, пока не начались выселения. До истории Филиппа Мускевича все было нормально. Хотя били и до него случаи. Но история с Мускевичами – вопиющая. Она разделила современную валаамскую историю на «до» и «после».
Дочь Ирины Смирновой – Яана Юрна – периодически выполняет роль почтальона. Почта на острове закрыта на ремонт, письма отправляют из Сортавалы. Тоже, кстати, повод ненадолго покинуть остров.
Очередное письмо ушло на адрес Патриарха Кирилла с подписями местных жителей под общим обращением остановить переселение людей с острова. На предыдущее письмо тому же адресату ответа местные жители не получили. Если не считать ответом требование прекратить на острове торговлю сувенирами, высказанное Патриархом Кириллом во время последнего приезда на Валаам.
Очередное письмо ушло на адрес Патриарха Кирилла с подписями местных жителей под общим обращением остановить переселение людей с острова. На предыдущее письмо тому же адресату ответа местные жители не получили. Если не считать ответом требование прекратить на острове торговлю сувенирами, высказанное Патриархом Кириллом во время последнего приезда на Валаам.
История третья
Варвара Сергеева
Варвара Сергеева получила Валаамскую прописку в 1994 году. Ради этого пришлось попрощаться с регистрацией в Ленинграде. Там она родилась и прожила 21 год.
Но еще в школе Варвара поняла, что именно Валаам – это то единственное место в мире, где она хотела бы жить.
Но еще в школе Варвара поняла, что именно Валаам – это то единственное место в мире, где она хотела бы жить.
Варвара Сергеева
В 1989 году мы поехали с ребятами на остров Дивный. Они там ставили поклонный крест, это было еще до прихода монастыря. На острове были заросли земляники, в самом соку. И руководитель группы сказал нам: ягоды мы не едим, грибы мы не собираем. Собирать ягоды и грибы может только местное население. И в тот момент я, ленинградская девочка, сказала: «Господи, я хочу быть местным жителем, чтобы по полном основании есть на Валааме землянику». Господь меня услышал.
Варвара Сергеева
Со швейной машинкой в руках Варвара переехала на остров. Ей тут же выделили помещение под швейную мастерскую. В начале 90-х, когда в магазинах ничего не было, она обшивала весь поселок: мастерила одежду для детей и взрослых, рюкзаки, сумки – этим Варвара обеспечивала себе неплохую жизнь на острове.
С появлением китайской продукции на рынке, она перешла на создание сувениров: сумочки, кошелечки, подушки можжевеловые. Поначалу удавалось продавать товары через монастырь. Но вскоре ей самой пришлось встать за прилавок.
С появлением китайской продукции на рынке, она перешла на создание сувениров: сумочки, кошелечки, подушки можжевеловые. Поначалу удавалось продавать товары через монастырь. Но вскоре ей самой пришлось встать за прилавок.
Если в конце первого года сотрудничества с монастырем все было хорошо и со мной рассчитались, то после второго и третьего сезонов мне просто возвращали коробки с нераспроданной продукцией под предлогом того, что про них просто забыли. И тогда между полным отчаянием и необходимостью встать за прилавок, я выбрала последний вариант.
.jpg)
Варвара Сергеева
Однако, сегодня ходят разговоры о том, что торговые ряды рано или поздно закроют. По крайней мере обычные люди продавать свои сувениры здесь не смогут. В этом году Варвара Сергеева вновь пыталась наладить сотрудничество с монастырем. Но местный казначей, по словам женщины, ясно дал понять – брать на работу никого не будут. После чего были попытки добиться аудиенции с наместником Валаамского монастыря – епископом Панкратием. Но и они успехом не увенчались.
Нюанс моей семьи заключается в том, что я происхожу из старинного священнического рода Орлеанских. Мои предки служили в Костромской и в Ярославской губерниях на протяжении полутора веков. Последний из моих предков-священнослужителей – Павел Александрович Орлеанский – был диаконом. В 1929 году закрылась последняя церковь, где он служил. Потом 8 лет он добивался того, чтобы его восстановили в гражданских правах. Но в 1937 году, когда он наконец этого добился, его арестовали и расстреляли. Расстреляли 4 сентября 1937 года. И когда 4 сентября была годовщина расстрела моего прадеда, я узнаю, что выселили семью Ирины Смирновой. Я была в шоковом состоянии.
.jpg)
Варвара Сергеева
По мнению Варвары Сергеевой, Ирина Смирнова, как и ее прадед, боролась за отстаивание своих прав, но была выселена, что для местных жителей равнозначно расстрелу.
Варвара Сергеева уверена – истории ее прадеда и семьи Ирины Смирновой похожи не только датами
История четвертая
Светлана Стрельникова
Впервые попала на остров в качестве туриста в 1992 году. В то время училась в Липецком институте на художника. Студенты института каждое лето ездили на пленэры на другой карельский остров – Кижи. Посещение Кижей было для студентки Светланы «голубой мечтой». Однако, посмотрев за одну поездку и Кижи, и Валаам (турпутевка предполагала посещение обоих островов), Светлана поняла, что ее попадание на Валаам стало «божественным провидением», а Кижи выступили своего рода «приманкой».
Светлана Стрельникова
Уже со следующего 1993 года, сразу после окончания института, Светлана поселилась на Валааме постоянно. А поскольку жилье выдавали только тем, у кого были трудовые отношения с муниципалитетом, устроилась работать на метеостанцию. От этой организации и было выделено жилье. Как только появилось более подходящее рабочее место – в школе, пошла работать туда, учителем начальных классов, параллельно работала в доме культуры, вела художественные кружки для детей. После того, как лишилась работы, стала продавать туристам свои картины. В настоящее время – индивидуальный предприниматель.
По словам художницы, монастырь с самого начала свою репутацию «подмочил», хоть и не до такой степени, как сейчас. Еще в 1994 году монастырская канцелярия попыталась выселить Светлану из ее квартиры в Зимней, и заселить туда другого человека. У нее тогда даже отбирали паспорт. «Вот тогда я, конечно, церемониться не стала, – вспоминает Светлана, – перевернула пару столов. Вызвали даже ОМОН местный. Но в квартире своей я осталась».
По словам художницы, монастырь с самого начала свою репутацию «подмочил», хоть и не до такой степени, как сейчас. Еще в 1994 году монастырская канцелярия попыталась выселить Светлану из ее квартиры в Зимней, и заселить туда другого человека. У нее тогда даже отбирали паспорт. «Вот тогда я, конечно, церемониться не стала, – вспоминает Светлана, – перевернула пару столов. Вызвали даже ОМОН местный. Но в квартире своей я осталась».
Каждый день, просыпаясь, не верю своим глазам, ощущениям, что я здесь живу, … это даже передать невозможно. Когда ты выезжаешь в Сортавалу, ты стоишь на корме корабля и рыдаешь, что на один день ты выезжаешь с острова. Это для меня был ужас, из под ног уходила земля.
Светлана Стрельникова
Сегодня с монастырем отношения очень сложные. Светлана признает, что в монастыре остались еще нормальные люди из братии. Но в отличие от Варвары, она не пытается писать игумену, встречаться с ним, потому что уверена – это бесполезно. И тому есть масса подтверждений. Одно из них – история частного предпринимателя Воронко, бывшего владельца местного магазина. Монастырь его критиковал за то, что он торгует рядом с монастырем водкой, пивом, сигаретами. Под этими предлогами магазин закрыли. А потом монастырь открыл в том же помещении свой магазин. В нем также продается, помимо прочего, водка, пиво, сигареты «в ассортименте». Только цена, по признанию Светланы, выросла.
«Оптимизация» частного бизнеса на острове коснулась и Светлану: у нее было здесь рабочее место, торговый павильон у причала. Но потом количество торговых точек сократили и художница рабочего места лишилась. Свои произведения Светлана продает на Воскресенском ските, и на жизнь, в том числе на бытовые условия в Зимней гостинице, не жалуется.
«Оптимизация» частного бизнеса на острове коснулась и Светлану: у нее было здесь рабочее место, торговый павильон у причала. Но потом количество торговых точек сократили и художница рабочего места лишилась. Свои произведения Светлана продает на Воскресенском ските, и на жизнь, в том числе на бытовые условия в Зимней гостинице, не жалуется.
Я тоже была верующим человеком. Сейчас я, конечно… Ну, не могу я понять, как можно так с людьми поступать. Я в душе, конечно, остаюсь верующим человеком, но в этот храм я не могу ходить. У меня здесь было очень много негатива. Я стояла даже под дулом пистолета на Воскресенском ските. Пистолет на меня направлял «правая рука» епископа Панкратия. Был у нас такой Александр, келейник. При этом и Филипп присутствовал, и вообще было много людей. Он говорил тогда: «Мы вас всех укатаем здесь и устроим вам Нагорный Карабах». А когда я ему задала вопрос: «А как же вообще "возлюби ближнего своего" и другие христианские истины?», мне было сказано, что все мы здесь оккупанты, а они освобождают землю от захватчиков.
.jpg)
Светлана Стрельникова
История пятая
Светлана Попкова
«В отношении школы репрессий нет»
Директор Валаамской школы Светлана Попкова с большей охотой говорит о сегодняшней школьной жизни, предпочитая не заглядывать далеко в будущее – ни в школьное, ни в свое.
Директор Валаамской школы Светлана Попкова с большей охотой говорит о сегодняшней школьной жизни, предпочитая не заглядывать далеко в будущее – ни в школьное, ни в свое.
Светлана Попкова
Весной 2015 года в приказе Министерства образования Карелии № 302 от 27 февраля 2015 года, предусматривающем сокращение бюджетных расходов в сфере образования, помимо прочего, появился пункт 20.6.17 — «перевод обучающихся Валаамской ООШ в другие общеобразовательные организации». На практике это означало бы закрытие школы.
Родители из числа местных жителей, а также школьное руководство и учителя, сумели добиться сохранения статуса самостоятельного юридического лица. Это при том, что в 2015 году в школе учится всего 12 детей, объединенных в три «класс-комплекта» (1–4, 5–7, 8–9 классы).
Монастырские службы пытались доказать, что детей будет меньше, поскольку большинство семей местных жителей к концу лета покинет остров. Однако созданная по ходатайству родителей и учителей комиссия районной администрации, посетившая Валаам в середине мая, установила, что никто из местных переезжать на материк не намерен, и постановила школу в здании Зимней гостиницы сохранить. Даже несмотря на то, что в адрес сортавальской администрации поступило обращение епископа Панкратия об освобождении помещений к началу нового учебного года.
Родители из числа местных жителей, а также школьное руководство и учителя, сумели добиться сохранения статуса самостоятельного юридического лица. Это при том, что в 2015 году в школе учится всего 12 детей, объединенных в три «класс-комплекта» (1–4, 5–7, 8–9 классы).
Монастырские службы пытались доказать, что детей будет меньше, поскольку большинство семей местных жителей к концу лета покинет остров. Однако созданная по ходатайству родителей и учителей комиссия районной администрации, посетившая Валаам в середине мая, установила, что никто из местных переезжать на материк не намерен, и постановила школу в здании Зимней гостиницы сохранить. Даже несмотря на то, что в адрес сортавальской администрации поступило обращение епископа Панкратия об освобождении помещений к началу нового учебного года.
Теперь нам никто не говорит, что, к примеру, через год или через два школу закроют. Пока будут дети – будет школа. Но все будет зависеть от числа детей, потому что если их реально останется четыре человека, то из школы сделают филиал. Главное, что в отношении школы никаких репрессий нет. Монастырь до сих пор помогает нам продуктами, дровами. Мы не испытываем сильного давления со стороны монастыря.
Светлана Попкова
Директор Валаамской школы
Правда, в здании Зимней гостиницы, где школа занимала целый этаж в одном из «крыльев», разрешили остаться только до конца 2015/16 учебного года. А потом ученики с учителями «переедут» в соседнее здание. Если останется три класса, то места хватит, признается Светлана Попкова. Однако остаются вопросы по организации медицинского обслуживания и питания детей.
В 2015 году школа отметила свой 70-летний юбилей. Судьба школы и судьба острова неразрывно связаны на протяжении всей истории советского и российского Валаама: не будет школы – не будет и семей с детьми, не будет детей – не будет не только школы, но и, в перспективе, самого «светского» Валаама. В этом, с точки зрения местных жителей, и состоит стратегическая цель монастыря. Директор школы почти не сомневается, что вслед за «рядовыми» жителями на материк отправят и «школьную интеллигенцию».
– Вы живете в Зимней?
– Да.
– И вас тоже выселяют?
– Нет. Я живу в южном крыле. Его пока не выселяют. Это раз. Во-вторых, я работник школы, а работников школы пока не трогали.
– То есть вы собираетесь остаться на острове?
– Нет. Моя перспектива – Фанерный тупик. Мне пока еще не предлагали, но нас это тоже ожидает в марте месяце. Насколько я знаю, там усиленно строится еще один дом.
– Этот вариант вас устраивает?
– Меня, конечно, поражает то, сколько денег вкладывается в это строительство. Эти квартиры по документам стоят по два миллиона рублей. Почему нельзя посчитать математически и вместо того, чтобы строить такой дорогой дом в Фанерном тупике, выдать людям сертификаты на эту сумму, как в армии. Это будет не дороже для государства, мы ведь все равно понимаем, что за этой стройкой стоит попечительский совет монастыря.
– А вы как смотрите на перспективу переезда?
– Лично мне на острове хорошо и комфортно. Но у меня есть взрослый сын, и на острове ему, в принципе, делать нечего. В этом возрасте люди должны создавать семью, дети должны рождаться. На острове такой перспективы нет, поэтому ему все равно придется переезжать. Но тогда придется думать о том, как заработать денег столько, чтобы хватило снимать квартиру, это не так просто. Так что я буду получать эту квартиру, хоть я и не хочу жить в Фанерном тупике, и не понимаю, почему надо было именно так поступать с людьми.
– Вы планируете остаться в Сортавале?
– Честно говоря, нет. Хотелось бы сразу двинуться куда-то дальше. Вообще даже среди тех, кто согласен переехать, почти нет людей, которые планируют остаться в Сортавале.
За спинами продавцов сувениров видны фруктовые деревья и надпись «Григорьевский сад».
– Григорьев сюда всех местных пускает, дает собирать ягоды. Мы в этом году собирали. Вообще этот сад – пример уважительного, рачительного отношения к земле. Очень ухоженное, классное место. Выше – Средний сад монастырский, там работает куча волонтеров и паломников. А рядом с Григорьевским садом, ближе к причалу, как видите – пустырь. Это земля, отобранная монастырем у местных жителей (раньше здесь у всех были огородики), которая никак не используется. Наверное, когда будут очередные бюджетные миллионы, здесь тоже что-то сделают, - рассказал Филипп Мускевич.
– Григорьев сюда всех местных пускает, дает собирать ягоды. Мы в этом году собирали. Вообще этот сад – пример уважительного, рачительного отношения к земле. Очень ухоженное, классное место. Выше – Средний сад монастырский, там работает куча волонтеров и паломников. А рядом с Григорьевским садом, ближе к причалу, как видите – пустырь. Это земля, отобранная монастырем у местных жителей (раньше здесь у всех были огородики), которая никак не используется. Наверное, когда будут очередные бюджетные миллионы, здесь тоже что-то сделают, - рассказал Филипп Мускевич.
История шестая
Сергей Григорьев
Сергей Григорьев, депутат Совета Сортавальского городского поселения, бывший глава Валаамского сельского поселения (в 2006 г. поселок Валаам стал частью города Сортавалы).
У Сергея Григорьева квартира в Зимней гостинице, а также участок земли, на котором собственными силами разбит сад – в память о сыне, ушедшем служить прямо с Валаама и погибшем в Чечне – и построен дом.
У Сергея Григорьева квартира в Зимней гостинице, а также участок земли, на котором собственными силами разбит сад – в память о сыне, ушедшем служить прямо с Валаама и погибшем в Чечне – и построен дом.
Сергей Григорьев
Дом я построил в 2005 году. На земле, которую мне передали в аренду на 49 лет, я нашел руины фундамента. Получил разрешение на восстановление здания. Проект мне делал сам федеральный архитектор-реставратор Владимир Рахманов. А когда я закончил строительство, монастырь выразил желание дом заполучить. Говорят: «Вы нам его передайте». Отвечаю: «Как это передайте? Я, в конце концов, в него столько денег вложил, не говоря уже обо всем остальном». «Ну и что. Подарите нам». «Ну хорошо. Я согласен вам его подарить, но вы мне возместите хотя бы расходы на строительные материалы». У меня приезжал оценщик, оценил дом в 5 миллионов. Я им и говорю: «Раз вы так претендуете на это хозяйство, то компенсируйте мне хотя бы половину». После этого мне ответили, что дом заберут так.
Сергей Григорьев
Монастырь обрушил на Сергея Григорьева всю мощь своего влияния: по заявлению церковников прокуратура Сортавалы подала в суд, и тот принял решение землю отобрать. Причем, по мнению Григорьева, по подложным документам, согласно которым его земельный участок якобы находится на территории объекта культурного наследия «Средний сад». Предоставленные суду кадастровые документы, согласно которым границы передаваемого монастырю «Среднего сада» никак не пересекаются с границами земельного участка, суд, как ни странно, не убедили. Зато убедил предъявленный монастырем старый финский альбом, в котором якобы было изображение Среднего сада с расположенным на нем домом, фундамент которого и обнаружил Григорьев. И вот на основании такого «документа» суд принял решение отобрать участок. Построенный дом, таким образом, оказался на чужой земле, что и позволило суду принять решение о его сносе. Это было в 2009 году.
Однако дом до сих пор стоит. Единственная причина – случившаяся неразбериха в документах и судебных решениях. В ходе разбирательств выяснилось, что у супруги Григорьева, как и у других уроженцев Валаама, со времен приватизации, с 1992 года, в пожизненном наследуемом владении находится земельный участок. И дом этот, по совпадению, как раз стоит на ее участке. Выявленный факт позволил Григорьеву оформить право собственности на дом на супругу, прокуратуре – подать на нее в суд, суду – обязать ответчицу снести строение.
И тогда Григорьев делает «ход конем»: спрашивает у суда, кто же должен снести дом – он или супруга? До сих пор однозначного ответа на этот вопрос нет, поэтому дом стоит, хоть и под арестом. К тому же в решениях суда площадь здания указана одна, а по факту она другая, то есть два объекта не идентичны. Дважды пристав прекращал дело в связи с этой путаницей. Но прокурор всякий раз настаивал на его возобновлении.
Параллельно с тяжбами в отношении дома, Григорьев боролся за сад. И отсудил. В прошлом году Верховный суд России принял решение оставить сад в аренде на 49 лет. Этот факт придает уверенности не только самому Григорьеву, но и другим сутяжникам: надежда на поиск правды в Верховном суде России остается.
Валаамская история Сергея Григорьева не ограничивается имущественными спорами с монастырем. За светский Валаам и его жителей он радел в качестве главы местной администрации и продолжает радеть в качестве сортавальского депутата. В 2005 году, еще в должности главы сельского поселения, Григорьев разговаривал с Владимиром Путиным во время очередного визита президента на остров. Рассказал о проблемах. Получил заверения в том, что эти проблемы будут решаться. Через некоторое время его вызвали в районную администрацию и настоятельно попросили уйти с должности главы поселения.
В противном случае обещали какие-то экономические санкции чуть ли не против всего района. Он ушел. Вскоре после этого Валаам лишили статуса самостоятельного поселения.
Однако дом до сих пор стоит. Единственная причина – случившаяся неразбериха в документах и судебных решениях. В ходе разбирательств выяснилось, что у супруги Григорьева, как и у других уроженцев Валаама, со времен приватизации, с 1992 года, в пожизненном наследуемом владении находится земельный участок. И дом этот, по совпадению, как раз стоит на ее участке. Выявленный факт позволил Григорьеву оформить право собственности на дом на супругу, прокуратуре – подать на нее в суд, суду – обязать ответчицу снести строение.
И тогда Григорьев делает «ход конем»: спрашивает у суда, кто же должен снести дом – он или супруга? До сих пор однозначного ответа на этот вопрос нет, поэтому дом стоит, хоть и под арестом. К тому же в решениях суда площадь здания указана одна, а по факту она другая, то есть два объекта не идентичны. Дважды пристав прекращал дело в связи с этой путаницей. Но прокурор всякий раз настаивал на его возобновлении.
Параллельно с тяжбами в отношении дома, Григорьев боролся за сад. И отсудил. В прошлом году Верховный суд России принял решение оставить сад в аренде на 49 лет. Этот факт придает уверенности не только самому Григорьеву, но и другим сутяжникам: надежда на поиск правды в Верховном суде России остается.
Валаамская история Сергея Григорьева не ограничивается имущественными спорами с монастырем. За светский Валаам и его жителей он радел в качестве главы местной администрации и продолжает радеть в качестве сортавальского депутата. В 2005 году, еще в должности главы сельского поселения, Григорьев разговаривал с Владимиром Путиным во время очередного визита президента на остров. Рассказал о проблемах. Получил заверения в том, что эти проблемы будут решаться. Через некоторое время его вызвали в районную администрацию и настоятельно попросили уйти с должности главы поселения.
В противном случае обещали какие-то экономические санкции чуть ли не против всего района. Он ушел. Вскоре после этого Валаам лишили статуса самостоятельного поселения.
Вероятно, это и стало началом конца светского Валаама. Через год Верховный суд Карелии постановил выселить семью Мускевичей.
А по этому постановлению Сергей Григорьев, наряду с другими островитянами, может лишиться не только дома на валааме, но и квартиры в Зимней гостинице.
В постановлении четко прописаны номера квартир. Моя двухкомнатная благоустроенная квартира с санузлом, душем, ремонтом оказалась непригодной для проживания. А квартиры прямо напротив моей, в которых раньше жили местные жители, а потом их переселили и сделали общежитие – они пригодны для проживания; гостиница в мансарде пригодна для проживания, гостиница на втором этаже – пригодна для проживания. Т.е. непригодны только те, где живут местные жители, не желающие переезжать в Сортавалу.
.jpg)
Сергей Григорьев
По другую стор
«Это не место для простых матюжников», или «Монастырь возвращается»
В сувенирных лавках на валаамском причале работают не только индивидуальные предприниматели, но и работники монастыря. Валентина, называющая себя верующей, весьма несдержанно отзывается о местных жителях: они матерятся, плюются «на святой земле», и вообще выказывают всяческое неуважение к обители. К торгующему по соседству Филиппу Мускевичу у нее претензий нет. Равно как и нет претензий к монастырю, который, по ее словам, лишил жилплощади и ее саму.
– Я тоже была предпринимателем и имела магазин. Меня выселили. Я сказала: «Спасибо, Господи». И ушла. Вообще ушла в никуда. Потом купила квартиру в Сортавале. Каждый должен о себе думать и о себе сам заботится. Не надо ждать, что тебе на готовенько что-то дадут. Сейчас я приезжаю сюда работать, монастырь нас расселяет и обеспечивает. Если бы вы были божественный человек, вы бы знали, что это все не наше, это все Бога. Это он создал и это ему принадлежит. И он как хочет, так и поступает.
– То есть это бог выселяет людей?
– Он все видит, и все знает: кто чего достоин.
– То есть те, кого выселяют, они недостойны, вы считаете, здесь жить?
– Нет, я так не считаю, почему же. Но это не место для простых матюжников. В храм не ходят, не поклоняются, в Бога не верят. Это не место для таких людей. Главная их вина в том, что они хотя от храма урвать, урвать, урвать. А храму столько нужно средств, столько всего. Посмотрите, сколько работы разной. Храму же никто денег не выделяет. Вы много дали храму? Я вот ничего не дала. Никто и копейки храму не даст…
– То есть это бог выселяет людей?
– Он все видит, и все знает: кто чего достоин.
– То есть те, кого выселяют, они недостойны, вы считаете, здесь жить?
– Нет, я так не считаю, почему же. Но это не место для простых матюжников. В храм не ходят, не поклоняются, в Бога не верят. Это не место для таких людей. Главная их вина в том, что они хотя от храма урвать, урвать, урвать. А храму столько нужно средств, столько всего. Посмотрите, сколько работы разной. Храму же никто денег не выделяет. Вы много дали храму? Я вот ничего не дала. Никто и копейки храму не даст…
Копейку, действительно, храму не дают. Дают рубли, миллионы (а то и миллиарды) рублей… Иначе чем объяснить, что полуразрушенный собор и заброшенные скиты полностью отреставрированы, как и многие другие здания, где на месте квартир местных жителей появились многочисленные гостиницы. Одна из них - Летняя, где в 1980-е годы жили работники музея-заповедника, – после пожара превратилась в VIP-отель с мраморными полами, фресками на стенах, джакузи в номерах класса «люкс».
Монахи по острову передвигаются преимущественно на дорогих внедорожниках, у монастырского причала пришвартована яхта «Паллада» стоимостью 1,5 млн. евро, а в монастырских трапезных подают сыр с собственной итальянской сыроварни.
Монахи по острову передвигаются преимущественно на дорогих внедорожниках, у монастырского причала пришвартована яхта «Паллада» стоимостью 1,5 млн. евро, а в монастырских трапезных подают сыр с собственной итальянской сыроварни.
В 2015 году Правительство России выделяет АНО «Валаам» – учрежденной монастырем некоммерческой организации – 322 миллиона рублей. на эти деньги планируется создать на базе зимней гостиницы духовно-просветительский центр для паломников.
МОНАСТЫРЬ УПОЛНОМОЧЕН ЗАЯВИТЬ
«Мы все на этой земле временно»
Прибывающий с очередной, одной из последних, партией туристов метеор на причале встречает Вера Скобелева – директор ООО «СЭНТ». На голове белый платок, ладони сложены в фигуру «христианское смирение и кротость». Подхожу, представляюсь.
Спокойствие, с которым «олицетворение воли монастыря» предрекает всем местным, не только жильцам Зимней гостиницы, но и вообще всем, выселение с острова, слегка шокирует.
Спокойствие, с которым «олицетворение воли монастыря» предрекает всем местным, не только жильцам Зимней гостиницы, но и вообще всем, выселение с острова, слегка шокирует.
Вера Скобелева рассказывает о том, как монастырь собирается переселить местных жителей с острова
– Каков план монастыря по расселению Зимней гостиницы?
– Сначала будет выселено северное крыло Зимней, потом построится еще один дом, и переселят остальных. Последних местных из Зимней переселят следующей весной.
– И там будет духовно-просветительский центр.
– Верно.
– И больше туда местные не вернутся?
– Нет.
– А судьба Работного дома такая же?
– Да, с Работным домом, вероятнее всего, будет то же самое. С той лишь разницей, что там будет не гостиница, а жилье для работников монастыря. Здесь все равно будет вахтовый метод, никогда здесь работники постоянно не жили.
– А то, что это программа добровольного переселения, и люди переезжать не хотят, вас не смущает?
– Хотят, не хотят… Есть такая ситуация: они переселяются внутри муниципального образования город Сортавала. Мы никуда их на север или на юг не отправляем. Было время, когда было возможно здесь жить людям, сейчас сюда возвращается монастырь. Именно возвращается. Не передают монастырю остров, он возвращается.
– То есть позиция монастыря такая, что местные здесь – явление временное…
– Знаете, мы все на этой земле временно.
– Это точно. Вот на этой земле мы даже более чем временно.
– Сначала будет выселено северное крыло Зимней, потом построится еще один дом, и переселят остальных. Последних местных из Зимней переселят следующей весной.
– И там будет духовно-просветительский центр.
– Верно.
– И больше туда местные не вернутся?
– Нет.
– А судьба Работного дома такая же?
– Да, с Работным домом, вероятнее всего, будет то же самое. С той лишь разницей, что там будет не гостиница, а жилье для работников монастыря. Здесь все равно будет вахтовый метод, никогда здесь работники постоянно не жили.
– А то, что это программа добровольного переселения, и люди переезжать не хотят, вас не смущает?
– Хотят, не хотят… Есть такая ситуация: они переселяются внутри муниципального образования город Сортавала. Мы никуда их на север или на юг не отправляем. Было время, когда было возможно здесь жить людям, сейчас сюда возвращается монастырь. Именно возвращается. Не передают монастырю остров, он возвращается.
– То есть позиция монастыря такая, что местные здесь – явление временное…
– Знаете, мы все на этой земле временно.
– Это точно. Вот на этой земле мы даже более чем временно.
Сомнений в том, что монастырь вернется, окончательно и бесповоротно, не возникает. Права (не говоря уже о желаниях) людей, проживших на острове по 20–30 лет, во внимание не принимаются. Кстати, и формальный аргумент про «переселение внутри муниципального образования» можно было бы назвать железным, если бы не Конституция РФ (ст. 27), Федеральный закон «О праве граждан на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства в пределах Российской Федерации», а также Всеобщая декларация прав человека (ст. 13), предоставляющая всем право выбора места жительства.
Дом в тупике
Дом в Фанерном тупике - здание бывшего мясокомбината
Есть у монастыря и место, куда заселят тех, кто добровольно согласится уехать – в городе Сортавала сегодня построен трехэтажный дом на улице с говорящим названием – Фанерный тупик.
В доме уже всё есть – отделка, сантехника, бойлеры, электроконвекторы. Для каждой квартиры предусмотрено кладовое помещение в подвале.
Заходим в одну из квартир: комната (на вид стандартная, около 20 кв.м.), кухня, санузел с душевой кабиной (точнее, стальным поддоном, стандартная ванна не влезет в квадратное помещение). Неплохая однокомнатная квартира…
Правда вскоре выясняется, что это не однокомнатная, а двухкомнатная квартира, потому что однокомнатные квартиры меньше – там только комната, совмещенная с кухней (размер комнаты все тот же) и санузел. То есть, опять же, студия. Соответственно, трехкомнатной считается квартира с двумя комнатами и кухней.
Балконов нет. Центрального отопления тоже нет. Потолки высокие, больше трех метров. Это одна из основных претензий потенциальных жильцов: обогреть такой объем одним или двумя электроконвекторами, вероятно, можно, но сколько это будет стоить, сложно даже представить: каждый конвектор мощностью по 2,5 – 3,5 кВт, это мощнее электрочайника и большинства электроприборов. Отопление (и горячая вода) будет «золотым» даже с учетом того, что в доме установлены двухтарифные электросчетчики «день / ночь».
Еще одна претензия – к качеству строительства. То, что теперь стало жилым домом, раньше частично было зданием конторы мясокомбината, которое простояло без отопления, окон и дверей несколько лет и успело, по свидетельствам очевидцев, покрыться грибком и снаружи, и внутри. Изнутри грибок заштукатурили и поклеили обои, снаружи – обшили сайдингом.
В доме уже всё есть – отделка, сантехника, бойлеры, электроконвекторы. Для каждой квартиры предусмотрено кладовое помещение в подвале.
Заходим в одну из квартир: комната (на вид стандартная, около 20 кв.м.), кухня, санузел с душевой кабиной (точнее, стальным поддоном, стандартная ванна не влезет в квадратное помещение). Неплохая однокомнатная квартира…
Правда вскоре выясняется, что это не однокомнатная, а двухкомнатная квартира, потому что однокомнатные квартиры меньше – там только комната, совмещенная с кухней (размер комнаты все тот же) и санузел. То есть, опять же, студия. Соответственно, трехкомнатной считается квартира с двумя комнатами и кухней.
Балконов нет. Центрального отопления тоже нет. Потолки высокие, больше трех метров. Это одна из основных претензий потенциальных жильцов: обогреть такой объем одним или двумя электроконвекторами, вероятно, можно, но сколько это будет стоить, сложно даже представить: каждый конвектор мощностью по 2,5 – 3,5 кВт, это мощнее электрочайника и большинства электроприборов. Отопление (и горячая вода) будет «золотым» даже с учетом того, что в доме установлены двухтарифные электросчетчики «день / ночь».
Еще одна претензия – к качеству строительства. То, что теперь стало жилым домом, раньше частично было зданием конторы мясокомбината, которое простояло без отопления, окон и дверей несколько лет и успело, по свидетельствам очевидцев, покрыться грибком и снаружи, и внутри. Изнутри грибок заштукатурили и поклеили обои, снаружи – обшили сайдингом.
Эпилог
Спасибо всем, кто согласился пообщаться с нами во время нашего – по вынужденности краткого – визита на остров. Истории валаамских людей, очень интересные, с эмоциями, «с надрывом», со слезами, но и с неповторимой внутренней силой, уверенностью в своей правоте, с растерянностью, с непониманием, с верой в лучшее и готовностью к худшему… Они останутся в моем личном архиве, в моей памяти, а также и на электронной «бумаге», которая терпит все не хуже обычной. Они не будут забыты, как бы ни развивались события. Я рад, что дал вам возможность высказаться. Прошу прощения, что далеко не все услышанное будет описано, хотя каждая история заслуживает отдельного повествования, не столько журналистского, сколько художественного. И я твердо намерен вернуться на остров, снова пообщаться с вами, и с теми, с кем не успел в этот раз. Так что до скорых встреч – с началом весенней навигации, для этой осени одной ночи на Валааме мне оказалось достаточно, чтобы «вспомнить все».
Внешнее каре центральной монастырской усадьбы
Спасо-Преображенский собор
Реконструкция внешнего каре идет полным ходом
Внутреннее каре центральной усадьбы
Памятник Патриарху Алексию Второму у входа в собор
Здание и внутренний двор Летней гостиницы
Здание Зимней гостиницы
Внутренний двор Зимней гостиницы
Причал ...
Только на самом острове понимаешь, почему местные люди отказывается переезжать с Валаама
