Спецпроект «7x7»
Среди апокалипсиса
Усинск. Люди. Нефть. Фоторепортаж Петра Шеломовского
Город Усинск на севере Республики Коми известен тем, что в 1994 году там произошел самый крупный в истории разлив нефти на суше. На землю по неофициальным данным попало от 100 до 120 тысяч тонн. Власти уверяют, что в два раза меньше. За 20 с лишним лет после этого «черного рекорда» сопоставимые по масштабам аварии в Коми не случались, но чрезвычайные ситуации на трубопроводах происходят здесь чуть ли не ежедневно.
Приход нефтяных компаний более 40 лет назад сильно повлиял на жизнь людей, которые десятилетиями селились у воды, рыбачили, собирали грибы и ягоды: нефть часто попадает в протекающую недалеко от Усинска реку Колву, а оттуда — в Усу и Печору.

Летом 2016 года фотограф-фрилансер Пётр Шеломовский провел в Усинске две недели, наблюдая за тем, как соседствуют местные жители с нефтяниками. Почти год его снимки и видеоролики пролежали в личном архиве. Осенью 2017 года он передал их «7х7». И мы поняли, что за год ничего не поменялось: работа Петра Шеломовского будет актуальна и через год, и через два. Потому что нефть течет каждый день.
— Усинск — это место, где никогда уже ничего не вырастет. Это тундра, покрытая слоем заасфальтированной нефти. И над всем — новенькие купола церквушек и факелы насосных станций. Это такой апокалипсис, преддверие ада.
Пётр Шеломовский
«Рыба туда не возвращается»
Если лететь в Усинск на самолете, то перед посадкой через стекло иллюминатора за несколько секунд можно увидеть практически весь 40-тысячный город: несколько районов девяти- и пятиэтажек, центр с большой площадью перед административными зданиями и новостройки с вывесками нефтяных компаний.

Ни нефтяных вышек, ни факелов, ни крупных резервуаров для топлива не видно. Все они находятся чуть поодаль от города. Дорога к ним тянется на север, вдоль реки Колва. Вдоль нее — несколько десятков буровых вышек. Их соседство местные журналисты назвали «проклятием Колвы».

Три крупных месторождения в окрестностях Усинска — Усинское, Возейское и Харьягинское — были открыты с 1962 по 1971 годы. Город быстро строился, государство вкладывало много денег в геологоразведку, инфраструктуру и промышленность. Местные жители вспоминают, что оленей с местных пастбищ пришлось угнать в Ненецкий автономный округ. Нефтяники очень быстро стали хозяевами на этой земле.
69-летний Валерий Попов коптит в небольшом сарае выловленную рыбу. Говорит, что сейчас поймать хорошую рыбу — редкость. Чаще попадается больная. Он винит в этом аварию 1994 года, после которой рыба стала пахнуть соляркой, а скотина болеть.

— Тут такие рыбные озера были! Но после аварии рыба моментально исчезла. Нельма была такая хорошая, но ее варишь потом, а она соляркой пахнет. Смородины не стало. Много лугов испортили. Лошади и коровы стали болеть. Ягоды мелкие стали, грибы безвкусные. Это из-за того, что по Колве постоянно течет нефть. И подо льдом идет. А нас только лес кормит да река. Мы не говорим, что нефтяников не надо. Они нужны, но надо природу, лес, воду сохранить. Надо так ставить, чтобы в реку никогда ничего не попадало.
Раз в год сотрудники компании «Лукойл-Коми» выпускают в реку мальков. Этот «ритуал» проходит с большой помпой: принять в нем участие приезжают чиновники, журналисты местных изданий порой забираются в воду, чтобы поймать удачный кадр, а сотрудники позируют перед камерами. Выпустить мальков приглашают студентов или молодежных лидеров нефтяных компаний.
Координатор Арктического проекта «Гринпис России» Евгения Белякова считает, что выпуск мальков в Колву и Усу бессмысленный:

— Река Колва потеряла все свои рыбные ресурсы. В той рыбе, которую ловят, превышена концентрация нефтепродуктов. Экосистема погибает не потому, что мало мальков, а потому, что экосистема разрушена, токсична. Рыба туда не возвращается. Сколько бы мальков в отравленный бассейн ни выпускать, толку не будет. Хоть это и выглядит красиво.
В государственном докладе о состоянии окружающей среды в Коми за 2016 год говорится, что в республике за 12 месяцев произошло всего 12 нефтеразливов, загрязненными оказались пять гектаров земли. В докладах за прошлые годы цифры не сильно отличаются — 10, 13 разливов в год. При этом только компания «Лукойл-Коми» сообщает в Центр диспетчерского управления топливно-энергетического комплекса (правительственная структура, собирающая информацию о ЧП) о нескольких сотнях порывов нефтепроводов в год (от 500 до 900), то есть по 2–3 ежедневно. Почему данные разнятся, толком никто объяснить не смог. В Министерстве промышленности, природных ресурсов, энергетики и транспорта Коми предположили, что в диспетчерский центр ТЭК нефтяная компания направляет общее количество инцидентов на трубах.
— Во время поездки я был на нефтеразливе, который обнаружили в апреле 2016 года, — рассказал Пётр Шеломовский. — Там я увидел яму и трубу, из которой течет нефть, встретил нефтяников, которые заделывали эту трубу. Они знали, что она протекает, разрезали эту трубу, начали сливать остатки нефти. Куда? А туда же — на землю. Как они будут это рекультивировать? Засыплют это место землей, перемешают и оставят так. Потому что с дороги этого не видно.
Местные жители утверждают, что нефтяные компании не спешат сообщать о всех разливах нефти, а общественников и журналистов стараются не пускать на место ЧП.

Журналисты «7х7» столкнулись с похожей ситуацией в октябре 2016 года. Корреспонденты интернет-журнала Владимир Прокушев и Максим Поляков снимали с помощью дрона крупный нефтеразлив в 100 километрах от Усинска. Помешать им сначала попытались сотрудники частного охранного предприятия, а потом их задержала полиция, которая попыталась конфисковать квадрокоптер. Оценить масштабы только одной аварии можно по видео журналистов «7х7».
«Нефтеразливы — следствие того, что кто-то украл»
С нефтеразливами на севере Коми борются члены самой старой в регионе экологической организации «Комитет спасения Печоры». Активисты, они же жители небольших сел и деревень вдоль рек Уса, Печора, Ижма и других, обычно первыми сообщают СМИ и общественности о новых нефтеразливах, фиксируют доказательства на видео, настаивают на замене старых труб в нефтепроводах (именно из-за них в 95% случаев и происходят аварии). Но таких немного. Большинство предпочитают ничего не делать. Именно таких людей и увидел Пётр Шеломовский в окрестностях Усинска. «7х7» публикует воспоминания фотографа о поездке на север Коми.
— Посреди этого апокалипсиса продолжают жить люди, которые считают: «А что, нормально». Здесь я увидел, что проблемы экологии не очень сильно интересуют местных жителей. И это, я считаю, главная проблема России.

Я спрашивал у людей: «Чего вы хотите добиться?». Они хотят компенсаций. Вот и все. За разрушенный дом, за плохую воду, за рак у детей. Все остальное их устраивает. У них в голове будто нет связи между тем, что вызывает рак у их детей, и раком их детей. Им кажется, что рак — это некий отличный способ получить немного денег из бюджета.
Там была прекрасная женщина, школьный учитель, она ходит со школьниками в походы, рассказывает о красоте родного края. Сама она не местная, приехала в Усинск в составе студенческого отряда, вышла там замуж. Я спрашиваю: «А где муж работает?» — «На нефтянке». Люди туда приехали, полюбили это место. Но они туда приехали нефть добывать. То есть это очень странная история. Еще один штрих к описанию: мэр Усинска, чтобы дать мне комментарий, спрашивает разрешения пресс-секретаря «Лукойла». Что тут еще скажешь?
Я ехал обратно на поезде в Ухту. Со мной в купе оказался мужчина, у которого был свой буровой бизнес. Этот бизнес потом отняли. Я ему говорю: «Я заметил, что здесь все тащат, где что плохо лежит». А тот говорит: «Да, действительно. Если ты получаешь подряд на бурение, а ты, скорее всего, получаешь его как субподрядчик, ты получаешь его за откат. Вероятность того, что твой заказчик попросит тебя убрать за собой после бурения, стремится к нулю. Да и зачем убирать, если твои работяги, после того, как все закончилось, сами выкопают кабель, все сдадут в металлолом. Ничего убирать и не надо».
Есть уважаемая мною организация «Гринпис», которая говорит, что она за экологию, но вне политики. Я понял, что это не работает. Им удается чего-то достичь, но любая наша экологическая проблема всегда упрется в политику, коррупцию, в Россию-матушку. А для меня Россия-матушка — это когда пьют и воруют. Это то, что в Усинске происходит на каждому шагу.
И нефтяные разливы — это прямое следствие того, что кто-то где-то украл. А когда человек не пьет, то он ворует еще больше, у него просто больше свободного времени.
Made on
Tilda