Про этот приют я услышал, когда он только открылся — в 2016 году. В то время я работал фотокорреспондентом в воронежской газете. Мы с коллегами не раз делали репортажи про то, как волонтеры благотворительной организации «Рассвет» помогают бездомным, привозят их сюда на реабилитацию, спасая от голодной и холодной смерти на улице.

Я решил глубже погрузиться в эту тему, узнать судьбы этих людей. Снимая короткие событийные репортажи, это сделать невозможно. Но если ты напилил дров или принес воду на кухню приюта, ты уже свой, на твою камеру уже не обращают внимания.

Приют в Тишанке — это два обычных частных дома с участками в разных частях села. Он существует на благотворительные средства, пожертвования, ему помогают волонтеры.

Кого-то волонтеры подбирают на улице, другие бедолаги сами добираются сюда, просят места, чтобы пожить здесь какое-то время. Как правило, в «Рассвет» берут всех, кто нуждается. Постояльцы все время меняются. Скорее, это место для временной передышки, чтобы привести в чувство человека, обогреть и накормить, дать еще один шанс начать все заново. Видимо, поэтому и название у приюта такое символическое — «Новая жизнь».

Там я встретил разных людей. Молодые и старые. Образованные и не очень. Интеллигенты тоже были: люди с двумя высшими образованиями, окончившие консерваторию. Но все же есть определенные группы риска. Это прежде всего люди, у которых были проблемы с алкоголем, наркотиками или которые долго сидели в тюрьме и не сумели вписаться в общество после освобождения.

Бывает и так, что что-то не сложилось в детстве, была какая-то травма, например потерял родителей. Все это сломило человека.

Больше всего мне запомнился бывший пчеловод Виктор. Он занимался тем, что по ночам топил дровяную печь, постоянно поддерживал огонь, подбрасывал дрова. Во время ночного дежурства ему нельзя было спать даже полчаса. В приюте система отопления на дровах, и если ты забыл на какое-то время их подкинуть, то дом быстро остынет. Виктор всегда дежурил ночами, а днем спал.

Он практически не видел дневного света, просыпался ближе к вечеру. Мы часто сидели с ним до утра, болтали обо всем на свете. Он рассказывал мне про уход за пчелами, о том, какие это умные насекомые и как все хорошо у них организовано в ульях, какая у них жесткая иерархия. Этим он мне напомнил моего деда.

У Виктора не было одной ноги. У него началась гангрена из-за небольшого повреждения пальца, ногу пришлось ампутировать. Несмотря на все это, он сохранял поразительное спокойствие, говорил тихо и часто загадочно улыбался и причмокивал. Я тогда подумал, как он может быть таким спокойным и улыбчивым после всего, что с ним произошло.

В приюте каждый занимался своим делом, никто не бездельничал. Кто-то рубил дрова, кто-то ухаживал за животными, кто-то чистил снег во дворе. Умеешь готовить? Отлично! Значит, будешь поваром. Работал в молодости зоотехником в колхозе? Супер! Уход за козами — на тебе.

В первый день было довольно непросто, прежде всего психологически. Когда я заходил в комнату или на кухню, все замолкали, делали вид, что чем-то очень заняты. Я понимал, что меня воспринимают как чужака с непонятными целями.

Первые сутки я вообще не доставал камеру, просто ходил и общался, разговаривал, помогал по хозяйству. Было важно не спугнуть их. Я тщательно подбирал слова, как говорят в народе, следил за базаром, чтобы не брякнуть чего-нибудь лишнего.

Но уже через день-два я адаптировался и к деревянному туалету на улице, и к незамысловатой еде из одной общей гигантской кастрюли. Я вошел в их ритм и стал понимать.

Одни сразу шли на контакт. Другие — далеко не сразу. Были и те, кто косился на меня исподлобья, молчал, поначалу не здоровался. Главное правило в поведении с такими людьми — максимальная честность, открытость в сочетании со спокойствием. Если пытаешься что-то строить из себя, притворяться или лицемерить, они тебя вмиг «раскусят» и закроются.

Меня поразило, что никто из постояльцев не воспринимал приют как свой дом, как конечную цель в своей жизни. Все без исключения были уверены, что немного тут поживут и попробуют наладить свою жизнь, что бог им даст еще один, последний шанс. Кто-то устроится на работу или найдет родственников, кто-то бросит пить, помирится с женой, детьми. У всех были конкретные планы, все знали, чего они хотят и что для этого нужно делать.

В остальном — все так же, как и у нас. Свои интриги, сплетни, разборки, кто-то с кем-то дружит, с кем-то нет. Обычная жизнь, короче.

Постепенно я втянулся. Чем больше я узнавал этих людей, их судьбы, наблюдал за ними, тем больше у меня появлялся страх, что не дай бог я сам или мои дети когда-нибудь окажутся по воле судьбы в таком месте. Появилось чувство, что что-то похожее может произойти с абсолютно любым человеком, никто не застрахован от подобной участи.

Конечно, мне было жалко всех их. Каждый день перед сном я размышлял и удивлялся стойкости моих героев. Никто из них не боялся трудностей и даже, как показалось, смерти. Улица убивает тело, но закаляет дух. Вместе с тем я думал и о том, как можно остановить этот конвейер.

В приюте заботливо сливают после каждой жарки подсолнечное масло со сковородки в баночку из-под майонеза, радуются, как дети, паре новых теплых носков и пачке сигарет. Когда я приехал в город, было очень непросто в нем адаптироваться. Было тяжело смотреть на гламурный, яркий Воронеж, модные вывески, норковые шубы и люксовые автомобили.

Примерно неделю после приезда домой я был в крайне подавленном состоянии. У меня не укладывался в голове этот чудовищный материальный разрыв, который может быть между людьми одной страны, одного города. Много дней у меня перед глазами стояли лица всех постояльцев приюта.

Спустя пару недель я поехал к ним снова. В этот раз я постарался собрать посильную гуманитарную помощь. Я сам не курю, но набрал с собой несколько блоков сигарет, зажигалок, ходил и просто раздавал их всем. Если ты угостил сигаретой, ты считаешься уже своим человеком.

Насколько я знаю, приют в Тишанке продолжает работать, он принимает постояльцев. Судьбу людей очень трудно отследить: они разбредаются в неизвестном направлении, у них нет мобильных телефонов, кто-то уезжает в другие города. Многие с наступлением тепла возвращаются на улицу, а зимой волонтеры подбирают их и снова привозят в приют еще на какое-то время. Постоянно жить в приюте нельзя (не позволяет регламент), но можно периодически возвращаться.

Я понял, насколько мы все не защищены от такого сценария. Нам кажется, что это никогда и ни с кем из нас не произойдет. Сегодня ты уважаемый человек и у тебя есть родственники, а завтра ты никому не нужен, а родственников, оказывается, у тебя и нет.

Нам всем нужно думать о том, что мы можем сделать, чтобы бездомных становилось меньше. Маленькие частные приюты — это, конечно, хорошо, лучше, чем ничего, но государство должно активнее включаться в этот процесс, разрабатывать программы материальной помощи, реабилитации.

Ну и, конечно, нужно в первую очередь поднимать общий уровень жизни в стране и бороться с нищетой, уменьшать разрыв между сверхбогатыми и бедными. Я думаю, наша великая страна легко может себе такое позволить — если, конечно, захочет.