Репортаж «7х7»
Голодный идол
Как живут потомки кочевых охотников
в таймырской лесотундре
Арктическая природа сурова и, кажется, мало приспособлена для человека. Но она и благодатна: реки полны рыбы, по тундре бродят дикие олени. В центре Таймыра живут последние из нганасан — коренного самодийского народа кочевых охотников и рыболовов. В октябре и начале ноября независимый журналист Владимир Севриновский побывал на полуострове, в поселке Волочанка, в гостях у нганасан. Он выезжал с ними далеко в тундру и познакомился с их соседями. «7x7» публикует его рассказ.

Владимир Севриновский
журналист и фотограф
От автора

— О народах Севера у многих россиян лубочное и в то же время унизительное представление.

— Училась я в Питере, — рассказывала мне одна долганка. — Подходят ко мне однокурсники: «Ты – чукча?» — «Да, чукча». Все равно не разберутся, что объяснять. Они в ответ: «А что в шкурах не ходишь?»

Однако, если вникнуть в жизнь этих людей, сложно не проникнуться к ним уважением. К тому же становятся понятней истоки многих конструктов нашего общества — ведь оно тоже зарождалось в суровых условиях.

О нганасанах я мечтал написать много лет. Мое воображение поразил этот крохотный, исчезающий народ кочевых охотников, живущих на краю света и в то же время почти в самом центре России, — их от него отделяют всего 500 километров. Я по крупице собирал сведения о нганасанах, искал контакты, но экспедиции срывались. Наконец в 2020 году внезапно все получилось. Нашлись люди, деньги и время, и я немедленно отбыл на Таймыр.

В поселке Волочанка все сразу пошло не по плану. Человек, который должен был забрать меня в тундру, задержался почти на неделю. Эти дни я провел у местных жителей и почти сразу понял, что делать историю только о нганасанах нельзя. Сельское сообщество так тесно переплелось, что попытка вычленить из него один народ была бы фальшивой. Нельзя выбрать и одного героя — должен звучать хор. Едва я это осознал, как на меня хлынул поток удивительных историй — верный признак того, что ты на верном пути. В итоге моя экспедиция продлилась больше месяца, а результат оказался куда более сложным, чем я рассчитывал. В этом краю много страшного, но столь же много нежности и любви.
Имена некоторых героев изменены
Часть I
Голос духов

Чум мертвых
В половине четвертого утра долганина Александра Бархатова по прозвищу Дорогой разбудили духи. Он растолкал соседей и передал сообщение потусторонних сил: надвигалась пурга. Строители фермы для овцебыков — долганы, нганасаны, русские — благодарно кивали. Угодить в пургу опасно, особенно в октябрьское межсезонье.

Все знали, что Дорогой беседует с духами. Он мог бы стать шаманом, как его предки, но не захотел.

— Это страшная штука, — бурчал Дорогой. — Пью я, чтобы ее сбивало. Чтобы и половины не знать. Боюсь. А от водки она уходит. Хорошо спится. Тогда я здоровый, как бык.

В поселке Дорогой и правда пил изрядно. Отправляя его два дня назад из Волочанки в тундру, хозяин будущей фермы Денис Теребихин привязал долганина к нартам для оленьих туш, чтобы он не свалился и не замерз в снегу.
Дорогой
Крошечный караван снегоходов ехал мимо православного кладбища, где рядом с могильными крестами белели оставленные нарты, и разбросанных по лесу непокрытых чумов, в которых нганасане оставляли своих мертвецов. Переправился через незамерзшую протоку возле озера Комсомольского (поговаривают, что в 1932 году, во время восстания шамана Бархатова, в нем топили комсомольцев и партийных). Через девять километров по обеим сторонам тропы потянулись бесконечные изгороди фермы — скоро с Ямала сюда должны были прилететь на вертолете овцебыки.

Дорогого развязали возле балка с иконой Богоматери на обитой шкурой двери. Он с трудом поднялся, закурил и тут же привычно принялся хлопотать по хозяйству. Дорогим его, младшего в семье, звала мама. Соседские мальчишки подхватили и называют Александра так даже теперь, когда и он, и они сами вышли на пенсию.
Фото 1: нарты рядом с православным кладбищем
Фото 2: охота на оленей
Вместе с трезвым взглядом на мир в тундре к Дорогому вернулась и способность слышать духов. Сегодня они не обманули — после полудня началась метель. Но призраки умолчали о том, что в этот день в поселке Волочанка произойдут события пострашнее пурги.
Часть II
Последние охотники

Чтобы найти Волочанку, надо ткнуть в карту примерно в центре Таймыра, на полпути от Дудинки до Хатанги. Здесь, у начала старинного волока, вдоль реки Хеты вытянулись ряды длинных одноэтажных домов на несколько семей с раздельными входами по углам. Они медленно тонут в культурном слое, так что у многих пол ниже уровня земли. Церкви нет, вместо нее — одинокий крест и молельный дом вездесущих баптистов. Новая школа сгорела, занятия идут в старой — двухэтажной, стоящей на крутом берегу.

Вокруг поселка, насколько хватает взгляда, — скупая, молчаливая лесотундра. Только в семи километрах гигантским цветком распускается громада заброшенной советской радиолокационной станции. Дорог нет, до ближайшей деревни полчаса лету. В июне, когда река ненадолго становится судоходной, в поселок приходит баржа с каменным углем. Матросы работают круглые сутки: если задержишься, застрянешь тут на год.
Когда угольную кучу укрывает снег, она превращается в горку, любимое место игр волочанских детей.
В конце декабря открывается зимник, фуры из Норильска привозят продукты. До тех пор в магазинах из свежей еды — только выпечка. Овощи — в просроченных консервах, о фруктах можно лишь мечтать. Чем бы ни торговали местные жители, цена будет кратна 500 рублям. Таков курс самой твердой валюты — бутылки водки. Она в продаже есть всегда. Помимо баржи и зимника с большой землей Волочанку связывает вертолет, прибывающий два раза в неделю, если позволит погода. Мобильной сети нет, только стационарные телефоны и вайфай, чахлый и прихотливый. Двери на ключ здесь не запирают, разве что повесят на проушины открытый замок в знак того, что хозяев нет дома.
Фото 1: дети катаются с угольной горки
Фото 2, 3, 4: Волочанка и ее жители

Жизнь в поселке расписана по сезонам. Весной — охота на гуся. Летом — ягоды и грибы. Недолго, но обильно проходит рыба — налим, тугунок. Упустил момент, не сделал запасов — жди следующего года. Но самое благодатное время, когда зарабатываются деньги на снегоходы и квартиры — осень. В эту пору большинство мужчин охотится на оленя. За один день можно настрелять более чем на 100 тысяч рублей. Ограничения существуют лишь на бумаге: кто станет вести учет посреди тундры? Не работает и запрет на охоту со снегохода. Гоняют оленя почти все.

Из пяти сотен обитателей Волочанки чуть меньше половины — долганы, родственный якутам тюркский народ. Их в мире осталось около восьми тысяч, не так уж плохо по северным меркам. Другая половина — нганасаны. В отличие от соседей-оленеводов, эти коренные обитатели Таймыра с круглыми лицами и суровым независимым характером издавна занимались кочевой охотой. На полуострове, славящемся металлургией, они первыми начали выплавлять металл. Тогда в Арктике жили миллионы оленей. Теперь вместо огромных стад по тундре кочуют разрозненные группы животных. По прогнозам НИИ Крайнего Севера, к 2025 году дикий северный олень может исчезнуть. Самих нганасан по данным переписи осталось менее девятисот человек. Из них владеющих родным языком — около сотни.
Тюркоязычный коренной народ Таймыра. Считаются самым северным тюркоязычным народом в мире
Коренной самодийский народ Сибири
Вера Лаймореевна Момде, старейшая нганасанка
Пожилой нганасанин поднимается на пригорок над рекой и застывает в нерешительности. Перед ним — странный щелястый короб, не то гробик, не то колыбель. В нем лежит «шайтан» — родовой идол, когда-то принадлежавший деду, сгинувшему в Норильлаге. Тот «кормил» его каждую весну и осень, перед охотничьим сезоном, оленьим салом, мясом и мозгом. Седому внуку страшно оставлять идола голодным, но «кормить» тоже боязно — вдруг с непривычки сделаешь что-то не так и дух разгневается? Помявшись в нерешительности, он уходит домой.
Часть III
Два нганасанина

Зима в 2020 году выдалась поздняя. Снег выпал лишь в октябре. Но олень ждать не будет. Нганасанские охотники на снегоходах уезжают в тундру, туда, где вдоль реки Дудыпты издавна были их стойбища. Тонкий лед на протоках опасно трещит, что ни день — кто-то ныряет под воду. Поэтому осторожные идут к Дудыпте караваном, так же, как их предки кочевали аргишем — «поездом» из оленьих упряжек.

Потом, уже сидя в охотничьих балках, они общаются по рации, вызывая друг друга в условленные часы. Голоса отвечают взрослые, с хрипотцой, усиленной радиопомехами. Даже в самых комфортных балках, похожих на добротный деревенский дом, молодые живут редко. Умелые охотники зарабатывают достаточно, чтобы отправить детей в город, а те потом возвращаются в тундру разве что в отпуск, отдохнуть.

— Лет десять назад поехал я в одиночку — и утопил снегоход. Еле выбрался, — рассказывает охотник Ростислав Турдагин. — Еще и спички намокли. Завернул каждую в обрывок газеты и пошел.
Три часа в обледеневшей одежде, по морозу. Ввалился в избу, пытаюсь огонь развести, не получается. Почти весь коробок впустую извел. Одна из последних спичек зажглась, спасла мне жизнь.
Ростислав, пожалуй, самый преуспевающий и уважаемый нганасанин в поселке. Семья его давно в Дудинке. Но кормит ее, как и прежде, тундра. С рассвета охотник рыщет в поисках добычи.

— С оленем у меня всегда состязание, — говорит Ростислав. — Если зверь ловкий, он уйдет. Тех же, кто не бежит от снегохода, я не трогаю. У нас гнездилась дикая утка — я ее рукой брал, и она не боялась. Как такую стрелять? Или, к примеру, овцебык. К нему подходишь, а он не отступает. Только фырчит грозно.
Фото 1: охотничий балок Ростислава
Фото 2: охотник общается по рации

Иногда охотник возвращается с пустыми руками, но случается добыть и более десятка туш. Они хранятся в больших контейнерах до открытия зимника. Затем ухватистый Ростислав сам отправляет их в Норильск — нечего наживаться перекупщикам. Обычным холодильником, без заморозки, служит пол балка. На него кладут продукты и приготовленную еду. Даже когда топится печь и на верхнем лежаке изнываешь от жары, внизу холодно, и тушеное мясо в сковороде долго не портится.

Хотя до деревни 80 километров, жить в балке немногим хуже. Электричество обеспечивают ветряк и солнечная батарея, за хозяйством приглядывает молчаливый Витек — темнолицый, похожий на индейца. Он сметает птичьим крылом мусор, готовит еду: десяток нехитрых блюд из макарон и оленьих сердец, тонко строгает замерзшую рыбу, которую сам же ловит в Дудыпте.
Витёк
Хозяина балка он безропотно слушается, но деловой Ростислав относится к Витьку со странным уважением:

— Я-то что, снегоходчик. А он — настоящий нганасанин. Может часами выслеживать оленя, ползти к нему по снегу.

И тут же оговаривается:

— Витек в деревне — просто бухарик. Но здесь он разве такой.

Витек не подает вида, словно говорят о ком-то другом, и продолжает резать острым ножом замерзшее сердце. Телевизор жизнерадостно вещает:

— В стране продолжается бабье лето. В Омской области +15. На Урале, в Челябинске, доходит до +17. Воздух останется аномально теплым.

За окном над ледяной пустыней сияет огромное, в полнеба, гало. Лопасти ветряка гудят, и шлейф снега срывается с крыши.
Часть IV
Ограбление
по-волочански

«Я не националист. Хотя в поселке есть такая херня. Один кричит: ты — команч, ему в ответ: адербошка! Долганы, значит, адербошки, нганасаны — команчи. Я сам не врубаюсь, что это. Вот, нганасанин со мной за одним столом сидит — он такой же человек, как и я. Две ноздри, два глаза. Хорошие они пацаны. Долбодятлы маленько, да и я такой же».

Из приоткрытой печи вырывается сияние — горит раскаленный докрасна каменный уголь. На столе — банка кофе и бутылки водки. Так веселится волочанская молодежь. Иногда кажется, что вот-вот дойдет до мордобоя, но никто не переходит опасную грань. У одного в руках как бы невзначай мелькает пистолет.

— Подходит ко мне друган. Пойдем, говорит, магазин бомбанем, — рассказывает коротко стриженый парень. — Я думал, в шутку. Отвечаю — похер, базара мало. Потом смотрю: дело в натуре к грабежу идет. Но если согласился, заднюю не врубишь. Отодрали у коммерса дверь в углярку. Друган залезает внутрь, открывает магазин — был весь в чистеньком, а стал такой черт! Чумазый, пипец. Ящик водки — держи!
Смотрю, собака лежит, он ее граблями пробил, чтобы не лаяла. Овчарка немецкая. Уезжаем с водярой на большое дерево. Место такое. Сидим, бухаем.
Васька говорит: лодка едет что ли. А мы навеселе, не обращаем внимания. Коммерс подбегает — прикладом бах! Загоняет всех в воду. Кричит: на колени! Смотрю, пацаны присели: «Дядя Женя, дядя Женя…» А мне куда на колени вставать, и так по пояс в воде. Он рядом из ружья — бах! Я с жизнью попрощался. Выводит он Ваську: иди за лопатой в лодку. Я подумал: все! Ему похер, что грабанули магазин, главное — жалко собаку. Оказывается, когда стреляют, и правда страшно.

Фото 2: житель Волочанки

Пацаны наливают, понимающе пьют. Пистолет, нацеленный в коленку соседа, под всеобщее шиканье ныряет в карман владельца.

Ликующий Семен ставит на стол очередную бутылку. Сегодня его праздник — подруга в Дудинке родила сына.

— Назвал Агафоном, — говорит молодой отец. — Сперва думал Андрюхой. Друг был, Андрей. Настоящий. Вместе идем, сперва морды набьем тем, кто на него дернется, потом — тем, кто на меня дернется. Шарахались однажды по поселку. Там бухнули, здесь бухнули. Я чувствую, что пьяный. Андрею говорю: пойдем до меня. Он: еще попью и приду. Просыпаюсь утром, сестры говорят: Андрей повесился. Брата потерял. Уже сколько лет прошло. Сейчас меня отговорили, боятся, что сын из-за имени его судьбу повторит. Но второго точно назову Андреем.

Семен прикладывается к стакану и слегка задирает соседа — не для драки, а чтобы показать силу и авторитет. Затем вздыхает:

— Чем тут заниматься? Охота — это не профессия. Чисто выбиваешь оленя. Теперь нанялся сколачивать загон для овцебыков. Огромный, словно для слонов! Думал, это невозможно построить. Пацаны потом восхищались: ну вы и роботы!
Часть V
Человек-овцебык

Я — человек-паук! — важно говорит маленький мальчик отцу.

— А я — человек-овцебык. Видишь, какой лоб, — отец шлепает себя по могучей лысине. — Любую проблему прошибу!

В облике рыжебородого, мощного Дениса Теребихина и вправду есть что-то бычье. Он — один из немногих русских, живущих в поселке. Денис приехал в Волочанку семь лет назад вместе с женой, долганкой Настей, работать директором школы. Школа в северных поселках кормит всех — и детей, и взрослых. Но этой должности мечтателю было мало.

— На то они и Теребихины, что всех теребят! — смеется заведующая клубом Евгения Федосеева. — Молодые, у них энергии, идей много. Ансамбль танца сделали, школу юного каюра, теперь вот овцебыков собрались разводить. Фантазеры, вечно мечтают. Жаль, что некому подхватить это за ними и дальше нести. А они уже добились одного — им новую идею подавай, на старые проекты времени не хватает. Вдобавок, многие взъелись на Теребихина за пост в соцсетях, что слишком много тут убивают диких оленей. Да и завистники есть. Неприятно им, что Денис гранты получает. По овцебыкам поселок тоже разделился. Но каждый непременно захочет посмотреть. Все недоброжелатели, когда ферма заработает, без зазрения совести сфотографируются с овцебыками и в сеть выложат.

— Я приехал сюда на короткий срок, а остался навсегда, — рассказывает сам «единственный в России овцебыковод».
Погонщик собак или оленей, запряженных в нарты
— У Волочанки был имидж суровый, брутальный. Многие ехать сюда побаивались. Бывало, люди прилетали и сбегали на следующем же вертолете. Выжить здесь непросто. Но я был во многих странах и понял, что нет смысла уезжать. Ни в Норильске, ни в Москве я не построю ферму овцебыков, а здесь это возможно.
Настя, беременная третьим ребенком, хлопочет у плиты.

— Дай огню что-нибудь вкусное, — советует Денис. — Поздоровайся, представься, расскажи, что хочешь. Печь будет греть лучше.

Семья пару дней назад вернулась из Дудинки, и обеды поражают немыслимой по меркам осенней Волочанки роскошью: сыр, колбаса, даже яйца — правда, побившиеся в пути.

— Идея фермы родилась благодаря лени и тунеядству, — смеется Денис. — С домашним оленем надо кочевать, а мы не готовы надолго ехать в тундру. Другие животные требуют адаптации в Арктике, а овцебык тут жил тысячи лет, он не кочевой, стадный. Его, в отличие от оленей, не надо убивать, ведь главное — не мясо, а теплая шерсть.
Настя
Денис восторженно перечисляет: «Девять видов шерсти! Четыре подшерстка!» За последние годы Теребихины узнали об этом звере все, известное науке, и выяснили, что этого не так уж много:

— Я всех академиков спрашивал. Ни один не знает, плавает ли овцебык!

В сенях слышится шорох. Денис открывает дверь, и в клубах пара на кухню входит Нэри — единственная ездовая собака, которую пускают в дом. Остальные живут в вольере под табличкой «Волочанка City». Кружок юного каюра давно закрыт, но подросшие участницы до сих пор приходят навестить собак и кормят их, когда Денис в отъезде.

На двери дома Теребихиных — икона и клок темных густых волос. Денис важно говорит о них: «Это оберег. Кисть с гроба последней волочанской шаманки». Но тут же не выдерживает и улыбается: «Шучу я. Это шерсть овцебыка».
Часть VI
Космический корабль

«Сила трения всегда останавливает. В безвоздушном пространстве, на Луне, маятник будет гораздо дольше болтаться — нет сопротивления атмосферы. А на космическом корабле его сделать не получится. Притяжения нету. Понял?»

Артем Рубинштейн, преподаватель шести предметов в местной школе, смотрит поверх очков на единственного ученика, пришедшего на урок — близорукого паренька лет пятнадцати в красной толстовке и синих трениках. Тот важно изрекает: «Угу».

— Вот и хорошо. На сегодня физики хватит. Теперь — мировая художественная культура.

И Артем мгновенно переключается на рассказ о гаитянских зомби, вплоть до звона латунного колокольчика, возвещающего перемену.

— Все равно, что ни задавай, читать не будут, — пожимает он плечами. Чтобы ученики получили представление о классике, Артем показывает им экранизации Шекспира. Лучше всего идет «Ромео и Джульетта»: проблемы подростковой любви и юношеских разборок юным нганасанам и долганам понятны, в отличие от метаний ревнивого Отелло.
Артем Рубинштейн
В поселок Артем попал из родного Тольятти «по приколу». Увидел по НТВ репортаж о Таймыре, в шутку отправил резюме, внезапно получил ответ. Да так и работает четвертый год в школе, где на 83 учеников 15 учителей.

— Вначале мне казалось, что Волочанка — космический корабль, который летит к далекой звезде, — говорит он. — Связи с внешним миром почти нет. Местные друг друга знают с детского сада, как облупленных. Никаких тайн, секретов. В деревне нужен определенный склад ума. Если ищешь плохое, скатишься в вечную депрессию. Чтобы выжить, учишься радоваться всякой ерунде. Солнышко встало — хорошо!

Мимо школы проезжает трактор с водяной цистерной, под краном которой болтается ведро горящей солярки. Деревянные перегородки дрожат, качаются на стенах портреты долганской поэтессы Огдо Аксеновой и нганасанского художника Мотюмяку Турдагина — пожалуй, самых известных представителей обоих народов. За окном — белое пространство замерзшей реки. От полыньи к близкому, холодному солнцу поднимается золотистый пар.
Часть VII
Кровь на снегу

Место убийства
Денис Теребихин устанавливает над входом в многокилометровый загон для овцебыков, сбитый из тонких тундряных деревьев, жердь с флагом Ямала. Он торопится, чтобы успеть до предсказанной Дорогим пурги, но успевает политкорректно вывесить синее полотнище с орнаментом чуть пониже флагов Таймыра и Красноярского края. На полпути в поселок завывания ветра усиливаются. Остановившись возле дома, Денис еле слышит писк телефона — пришло сообщение в сельскую Ватсап-группу. Прочитав, он без лишних слов вталкивает спутников в дверь, подпирает ее ломом и лишь потом говорит:

— Наружу не выходить. По деревне шастает убийца.

Труп лежит на снегу возле распахнутой двери дома напротив. Мимо идет женщина, за ней пробегает собака. Беременная Настя готовит обед. Дети шумно играют на полу. Только «человек-паук» порой отвлекается и спрашивает отца, ушел ли злой дядя.

Денис с ружьем на коленях смотрит то на улицу, то в Ватсап. Снег падает большими, слипшимися хлопьями, летит наискось под ветром. Начинается метель.

Чахлый вайфай то пропадает, то нехотя выплевывает обрывки информации, которые хозяин дома тут же пересказывает остальным:

«Один молодой нганасанин убил другого»
«Вместе сидели, выпивали. Вдруг повздорили. Видно, из-за девушки»
«Сперва выстрелил в бок, раненый пытался убежать, но убийца догнал его и разрядил дробовик прямо в лицо»

Снег падает все гуще.

«Убийца был одноклассником жертвы»

«Его связали, можно выходить»

Несмотря на метель, прилетает вертолет. Зябнущие следователи топчутся возле тела, забирают убийцу и через час улетают. Настя подает на стол дымящиеся тарелки с манной кашей.

— Ваня, бедный, лопатой кровь убирает — сочувствует она человеку, возле дома которого лежал труп.

— Почему не родственники убийцы?

— Как же, нужно им. А у него там дети играют.

К закату на месте преступления остается только темное пятно. Убитого отнесли в сени его же квартиры — в том же одноэтажном доме, где живет Артем.

— Мой сосед слева убил соседа справа, — учитель невозмутимо поправляет очки, выбирая для вечернего просмотра фильм из своей обширной коллекции. — Раньше шумели постоянно, теперь тишина.
Заброшенный морг
Похоже, Артем и теперь не изменил правилу во всем видеть позитивную сторону.

— Труп за стенкой, но что ему сделается. Будет лежать, пока патологоанатом не приедет. Это может очень не скоро случиться. Раньше в поселке морга не было. Пару лет назад журналисты написали статью. Сразу же привезли на вертолете вагончик, да так и бросили рядом с площадкой. До сих пор там ржавеет под снегом. Подключить бы к сети, да некому — электрика убили…
Часть VIII
Ворон белый
и ворон темный

«Когда у нас еще были шаманки, одна сказала: Земля перевернется, все умрут. Только женщины останутся", — круглолицая седая нганасанка подбрасывает в печь куски угля, по бесстрастному лицу пляшут отблески пламени. — Она, наверное, про нганасан это говорила. Тех, кто язык знает. Стариков-то нет, одни бабушки остались.»

Ее сын Алексей Чунанчар смотрит в окно на падающий снег. Ему около сорока, он именитый косторез, живет в Дудинке. В городском этнографическом центре на почетном месте стоит его работа — ворон из оленьего рога. Птица выпрямилась, гордо подняв голову. Одно крыло — с настоящими перьями, другое — с костяными.

— Нганасанский род ворона — шаманский род. Днем они белые, ночью темные. Я изобразил момент превращения, — поясняет Алексей. В родной поселок он приезжает осенью, чтобы охотиться, искать новые идеи. Но сегодня метель, можно и отдохнуть.

— Я вырос в тундре, общался только на нганасанском, — рассказывает косторез. — Мои одноклассники им не владеют. А современная молодежь очень легкая, они и в тундру не поедут. Разве что с родителями, которые о них будут заботиться. Интернета нет — вот и все, они потерялись. В тундре надо постоянно работать, рано вставать. Зачем им это? Нганасанская одежда тоже сохранилась только у взрослого поколения. Помрут они и заберут ее с собой.
— В тундре черти водятся, — шепчет мать. — Кто их видит, умирает. На реке много духов возле брошенных стойбищ.
— Раньше нганасане на Дудыпте через каждые пять километров стояли, — продолжает Алексей. — Рядом с нами жил художник Мотюмяку Турдагин. Мы пешком к нему ходили, выросли с его детьми. Один его сын до сих пор поблизости живет. В балке у Ростислава. Он все знает, всю культуру нганасанскую. Его тут Витьком называют, но это неправда. У каждого нганасанина раньше было русское имя, для паспорта, и настоящее, данное при рождении. Только у Ростислава настоящего имени почему-то нет. Хотя родители наверняка ему дали. Просто давно не называли его так, оно и забылось.
Косторез в Дудинке
Он покачал головой.

— Все забывается. Уже и сказки мало кто помнит. Но я рассказываю иногда. Правда, нганасанские сказки жестокие. Я их слегка меняю, приделываю счастливый конец.
Часть IX
Ляльки

Через три недели к достроенному загону для овцебыков прилетел вертолет. Он сел не сразу, сперва завис, слегка касаясь колесами снега. Денис и один из пилотов с трудом нашли надежное место для посадки. Ветер от лопастей пригибал чахлые деревца, бил в лицо, но работники смотрели, не отворачиваясь. Не было только Семена, улетевшего к новорожденному сыну в Дудинку.

— Исполнится семь лет — отдам его в кадетское училище, — мечтал он вслух. — Меня тоже хотели отправить, но мама с бабушкой не дали. Говорили: маленький, ляля. Не повезло. Своему сыну я хочу хорошего будущего. Мне уже поздно к чему-то стремиться. Так и продолжу — охота, рыбалка. Сестра учиться полетела. Ради нее, ради сына буду работать. Папу люблю очень. Мама хорошая. Плохо, что называет меня лялькой. Стою среди пацанов, а она: «Ляля»...

Но вот лопасти замерли, открылась грузовая дверь, и все тут же бросились выносить на руках желтые ящики, из прорезей в которых на незнакомцев косились большие испуганные глаза. Мало кто удержался, чтобы не потрепать шестимесячных овцебычков по густой шерсти. Когда ящики раскрыли, они немного постояли, привыкая к новому миру, затем вылетели мохнатыми пулями и тут же сбились в кучу: самцы — впереди, самочки — чуть позади. Хотя перелет с Ямала затянулся из-за пурги на три дня, никто не погиб. Первая в Евразии ферма овцебыков благополучно заработала. Жители Волочанки наперебой делились планами: уже сейчас она даст работу сторожам и тем, кто будет заботиться о животных. Затем в соседнем, почти законченном загоне поселятся олени, можно будет думать о туризме, благо, знаменитое плато Путорана недалеко.
Денис Теребихин руководит выгрузкой овцебыков
— Меня спрашивают о будущем, что из этого выйдет, — бормочет Дорогой, поправляя на печке скворчащую сковороду. — Я не отвечаю.

На мгновение он поднимает взгляд — ясный, с детской хитринкой, неожиданной у седобородого пенсионера:

— Знаю, но не скажу. Зачем?
Оставить комментарии к материалу вы можете здесь.