Репортаж «7х7»
о днях памяти на Соловецких островах
Каменный СЛОН
Как стирается память о лагерном прошлом Соловков


Автор: Сергей Маркелов
Репортаж «7х7»
о днях памяти на Соловецких островах
Каменный СЛОН
Как стирается память о лагерном прошлом Соловков


Автор: Сергей Маркелов
На Соловецких островах и в мемориале Сандармох прошли дни памяти жертв политических репрессий. С 5 по 9 августа журналисты, блогеры, общественники, представители международных делегаций и консульств участвовали в экспедиции на Соловки, по местам расстрелов, массовых захоронений и бывших отделений Соловецкого лагеря особого назначения. Несколько десятков километров они прошли пешком, чтобы увидеть, как забывают историю, выкидывают на помойку лагерные двери, а на тюремной решетке коптят рыбу. В экспедиции участвовал корреспондент «7х7».
Впереди в ночном тумане видны огни. Второй час маленький корабль «Метель-4» болтает из стороны в сторону в Белом море. Многих тошнит — люди то и дело выбираются на палубу. Одни с надеждой всматриваются вдаль, другие цепляются за поручни и выступы и маленькими шажками ползут к туалету, третьи пробираются к корме. Там темно, ветер пронизывает насквозь, волны заливают, и так сильно бросает из стороны в сторону, что если кого-то смоет, его отсутствия не заметят. Зато там свежий воздух.

Кажется, что корабль плывет бесконечно долго. Плоская, похожая на баржу «Метель-4» замедляет ход. Причаливает. В северной темноте чернеют вода и лес, под холодным светом прожекторов виден бетонный причал, высокий металлический забор и решетчатые ворота. Где-то лают собаки. А может, это только кажется. Измученные, мы садимся в старую «буханку» [российский микроавтобус марки УАЗ]. В ней трясет еще сильнее, чем на корабле — на ухабистой дороге машина прыгает, перекатывается, как бочка. В темноте видно, что едем мы вдоль леса.

Минут через 15 машина останавливается около новых красных бараков. В зеленой траве стелется густой туман. Свет здесь отчего-то немного теплее. По трое-четверо нас селят в большие комнаты. В комнатах кровати и тумбочки, холодно и сыро, влажные одеяла и простыни. Нет связи — мобильник ловит только в поселке. На острове сигнал принимают только «МегаФон» и МТС.

Впереди в ночном тумане видны огни. Второй час маленький корабль «Метель-4» болтает из стороны в сторону в Белом море. Многих тошнит — люди то и дело выбираются на палубу. Одни с надеждой всматриваются вдаль, другие цепляются за поручни и выступы и маленькими шажками ползут к туалету, третьи пробираются к корме. Там темно, ветер пронизывает насквозь, волны заливают, и так сильно бросает из стороны в сторону, что если кого-то смоет, его отсутствия не заметят. Зато там свежий воздух.

Кажется, что корабль плывет бесконечно долго. Плоская, похожая на баржу «Метель-4» замедляет ход. Причаливает. В северной темноте чернеют вода и лес, под холодным светом прожекторов виден бетонный причал, высокий металлический забор и решетчатые ворота. Где-то лают собаки. А может, это только кажется. Измученные, мы садимся в старую «буханку» [российский микроавтобус марки УАЗ]. В ней трясет еще сильнее, чем на корабле — на ухабистой дороге машина прыгает, перекатывается, как бочка. В темноте видно, что едем мы вдоль леса.

Минут через 15 машина останавливается около новых красных бараков. В зеленой траве стелется густой туман. Свет здесь отчего-то немного теплее. По трое-четверо нас селят в большие комнаты. В комнатах кровати и тумбочки, холодно и сыро, влажные одеяла и простыни. Нет связи — мобильник ловит только в поселке. На острове сигнал принимают только «МегаФон» и МТС.

Причал в Рабочеостровске, откуда корабль идет на Соловки (Кемский район, Республика Карелия)
Погрузка на корабль «Метель-4»
Чтобы согреться и прийти в себя, пьем чай с карельским бальзамом. Хозяева хутора «Варяжский», где мы остановились, наливают кипяток, хотя в три часа ночи это тут не принято — кипяток здесь выдают с 7 утра до 23 часов. Разговариваем о том, почему такие плохие дороги («А зачем монастырю хорошие? Это же туристы») и почему здание бывшей тюрьмы рядом стоит заброшенное («А кто его потянет экономически? Это нереально»). Подобные разговоры с местными будут повторяться день ото дня.

После чая получается уснуть даже под влажным одеялом. Наутро все «ужасы» дороги на Соловки улетучиваются. Да и не ужасы это по сравнению с тем, как на Соловецкие острова везли заключенных.
На следующий день нас грузили на пароход «Глеб Бокий», что отправлялся на Соловки. Домушник (вор по квартирам со взломами) Овчинников стоял рядом и предупреждал:

— Только не торопитесь, будьте последними <...>

Когда людей стали запихивать в трюм, он затащил нас на площадку посредине трапа и посоветовал не спускаться ниже. И действительно, там внизу люди начали задыхаться. Нас же команда выпустила раз или два подышать. После 9 месяцев тюрьмы я с жадностью дышал свежим морским воздухом, смотрел на волну, на проходившие мимо безлесые острова.

Около Соловков нас снова запихнули в чрево «Глеба Бокого» (этот живой человек, в честь кого был назван пароход, — людоед — главный в той тройке ОГПУ, которая приговаривала людей к срокам и расстрелам). По шуршанию льда о борта парохода мы поняли, что подходим к пристани. Был конец октября, и у берегов стал появляться «припай» — береговой лед. Вывели нас на пристань с вещами, построили, пересчитали. Потом стали выносить трупы задохшихся в трюме или тяжело заболевших: стиснутых до перелома костей, до кровавого поноса.
Писал Дмитрий Лихачев в книге «Воспоминания»
Причал на Соловках, куда привозили заключенных в 1920-1930 гг.
Соловецкий монастырь
Жилой дом, бывшее здание женского барака
Дорога на Тамарин причал, куда пришвартовываются корабли с туристами
В 8:30 последняя утренняя маршрутка везет нас в поселок Соловецкий. Следующая поедет в 20:30. Минут десять трясемся по бездорожью в видавшем виды пазике. На выезде из леса начинается поселок — колеса стучат по бетонным плитам, которые уложены вместо асфальта.

Все вокруг серое, машины в основном отечественные — не жалко разбить на соловецком бездорожье. Старые здания советской постройки, надо всем возвышаются купола монастыря. Мы все утро бродим среди этих зданий, большинство которых похожи на бараки. Бродим и не знаем, что жилые дома, магазины, столовые или здание музея ГУЛАГа, школа для малолетних заключенных, здание комендатуры — бывшие бараки. Таблички есть не на всех зданиях, или их просто не видно.

Мы не знаем, что под нашими ногами человеческие кости, на которых построен поселок, а в лесах множество спрятанных от туристов свидетельств лагерного периода острова — свидетельств, к которым не ведут указатели. После закрытия Соловецкого лагеря особого назначения, прозванного зэками СЛОН, советское правительство изо всех сил пыталось уничтожить любые намеки на Соловецкий лагерь, а позже тюрьму. И, кажется, преуспело, потому что и по сей день люди ищут пропавших без вести дедов и прадедов, арестованных в первое десятилетие после революции 1917 года и сосланных на Соловки.
Бывшее здание комендатуры
29-е дни памяти соловецких заключенных
50
Участников экспедиции
4
Дня
около 40
Километров пешком
Примечание: Соловецкие острова получили свое название от слова «соловый» (мутный) из-за постоянного тумана и частой смены погоды
Интерактивная карта соловецкой экспедиции
Четыре дня по местам бывшего Соловецкого лагеря особого назначения
День 1
Камень преткновения
Для меня экспедиция на Соловки началась не с долгой дороги и холодных сырых простыней, а с камня — одного из многих на острове. Утром меня позвали в поселок: чеченцы будут договариваться с местной администрацией, чтобы установить камень на Соловках. Какой камень и почему чеченцы, меня мало интересовало. Главное — запечатлеть историю.
Еще в Сандармохе, где 5 августа начались дни памяти, я заметил большие объявления, приклеенные к деревьям, с надписью «Мы ищем Каратаева Исака Махмаевича» и номером телефона. О судьбе Каратаева Исака я узнал уже на Соловках от его внука Рамзана.

Деда, точнее его могилу, Рамзан ищет с начала 90-х. Обращался в архивы ФСБ, МВД, в прокуратуру, причем в разных регионах. Так он узнал, что Исака Каратаева арестовали еще в 1927 году и отправили на Соловки в лагерь особого назначения. Там он работал на лесозаготовке, заболел тифом и умер где-то в период с 1929 по 1930 год.

Не известно точно, где была командировка — на Соловках или в Карелии, на материке. Поэтому могилу Рамзан не может найти много лет, хотя есть опознавательный знак — дед, по словам солагерников, похоронен по мусульманским обычаям головой на юго-запад. В этом году Рамзан ходил в лес, пытался найти захоронение. Говорит, если в архивах больше ничего не найдет, снарядит на следующий год экспедицию и будет искать сам.

Рамзан Каратаев
Рамзан с двумя земляками приехали на Соловки, чтобы заодно установить мемориальный камень на Аллее Памяти [место на Соловках с поклонным крестом, где представители разных национальностей устанавливают мемориалы в память о репрессированных]. Для этого с материка они привезли каменную табличку и пошли договариваться в местную администрацию.

Глава поселения уехал на материк еще на прошлой неделе, а на острове остался только архимандрит Порфирий, который одновременно является наместником Соловецкого Спасо-Преображенского ставропигиального монастыря и директором государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника. К Порфирию — главному, по словам Рамзана, человеку на острове — мы пошли ближе к полудню, когда его проще застать на месте.
Монастырь на реконструкции: строительные леса, мусор, инструменты. От лагерной истории здесь, похоже, ничего не осталось. А надписи, которые оставляли заключенные на стенах и потолке, тщательно заштукатурили.

В монастыре сказали: «У отца Порфирия трапеза, а вот после трапезы он уделит вам время». Примерно через полчаса Порфирий показался на крыльце и неспешно пошел по монастырскому двору, попутно раздавая благословение.
Архимандрит Порфирий (в миру Владимир Викторович Шутов)
— Я здесь уже десять лет ищу своего деда, — обратился к Порфирию Рамзан. — А попутно, когда вопрос встал здесь, нам сказали: увековечьте память своих земляков. И мы в прошлом году после моей болезни не успели поставить памятную доску.
— А где вы ее хотите поставить? — спросил архимандрит Порфирий.
— Здесь, на Аллее Памяти, где все ставят.
— Надо согласовать в установленном порядке. Это не только от нас зависит, это и муниципальные власти, губернатор принимает решение, главный архитектор.
— Просто мы привезли его в прошлом году и не успели поставить. Надо в этом году успеть, иначе сезон пройдет.
— Ну, что, — отрешенно вздохнул Порфирий. — Всему свое время, всему свое время.
— Если бы вы нам разрешили, мы бы завтра на День памяти там сделали бы открытие.
— Просто это не в моей компетенции. Надо, как обычно, если принимает участие пять составляющих, я только одна пятая часть.
— Архангельск далеко, мы на месте.
— Далеко, но близко.
— Ну мы потом согласуем, раз уж привезли.
— Надо заранее согласовывать, по-правильному все сделать.
— Мы сделаем по-правильному. Мы и думаем, что мы делаем [по-правильному]. Нам сказали написать на ваше имя письмо — мы написали.
— Также надо написать губернатору...
— Просто завтра уже открытие, я об этом говорю. Мы бы потихоньку открыли, а потом бы написали.
— Я предлагаю все-таки по-другому все сделать — сначала согласовать, а потом поставить.
— Мы физически не успеем это сделать.
— Почему? Можно в следующем году поставить, можно в другое время — эти дни, они формальные.
— Я понимаю, но день открытия.
— А что день открытия? Дни памяти проходят многократно. Мы проводили в июле дни памяти.
— Мы не знали. Если бы знали, я бы раньше приехал.
— Так что можем запросто приурочить это к совершенно другому дню. Там памятных дат, связанных с лагерем и репрессиями, очень много. Можем найти через месяц такой день знаменательный.
— Просто сегодня здесь «Мемориал» присутствует.
— Вот мы, как раз, с ним и не дружим.
— Я понимаю. Здесь вы хозяин, и подстраиваться надо было под вас, конечно.
— Это дни, которые проводит «Мемориал». Ну проводят и проводят. Мы в них не участвуем, мы в своих участвуем, другие проводим. Поэтому чего к ним привязываться?
— Если бы я мог здесь находиться столько времени, если бы я знал, что все именно так, конечно, я бы в июле приехал, мне было бы легче все вопросы решить.
— Давайте в сентябре это сделаем. В октябре. Когда удобнее.
— Холода наступят.
— Да не, у нас тут вполне еще. Сентябрь, золотая осень.
— Я тут десять лет, уже опытный. Вчера, когда с теплохода вышли, зуб на зуб не попадал.
— Что же, на самом деле, жизнь идет, продолжается, — задумчиво проговорил Порфирий.
Рамзан Каратаев уговаривал архимандрита Порфирия десять минут — тот был непреклонен. А под конец посоветовал заверить установку камня у соловецких чиновников и предупредил, что митинг на Аллее Памяти 7 августа все-таки должен быть согласован, чтобы не возникло проблем.

Уже потом, в телефонном разговоре по поводу этичности публикации разговора с игуменом Порфирием, Рамзан Каратаев сказал мне: «Не надо плохое писать. Он все-таки нам помог. Плохое сделать легко, а хорошее — очень непросто».
Исак Каратаев (в центре)
Рамзан Каратаев до сих пор ищет могилу своего деда и просит откликнуться всех, кому что-либо известно о месте захоронения Исака Каратаева.
Кладбище на улице Павла Флоренского и Аллее Памяти, место массовых захоронений заключенных Соловецкого лагеря
Женский барак и беседка, в которой нашли вещи заключенных — одежду уничтожили, а личные вещи можно посмотреть в музее ГУЛАГа
Личные вещи заключенных
Личные вещи заключенных
Личные вещи заключенных
Звезда, которая была установлена на монастырской башне, — снята в 1985 году
У меня сложилось впечатление, что восстанавливать лагерную историю Соловецких островов монастырь не собирается. А именно он, похоже, — реальная власть на Соловках. Как признаются местные, на острове поэтому и нет нормальных дорог, а большинство экспонатов или зданий, которые эксплуатировал лагерь, стоят в запустении — восстанавливают на острове только христианское наследие.
Гостиница на пристани, куда в 1920–1930 годы привозили заключенных, — полуразрушенная. Бывшее здание лесопильного завода и монастырской электростанции, запущенной в 1912 году, тоже превращается в руины.
При этом, как говорят жители поселка, все острова Соловецкого архипелага — заповедные. Нельзя не то что пилить деревья или добывать камень, но даже собирать морошку и чернику возбраняется в больших количествах. И чтобы положить в поселке асфальт, его нужно привезти с материка. Как и материалы для постройки домов, последние из которых на острове возвели в конце 1990-х.
Останки убитых заключенных удалось сохранить только благодаря энтузиастам. Когда на месте захоронений в поселке в 1990 году начали строить музейные коттеджи, работница музея Антонина Мельник собрала показавшиеся из земли черепа и кости. По ее инициативе останки перезахоронили на поселковом кладбище. Могила Антонины Мельник, которая умерла в 1997 году, находится там же.
По дороге на кладбище встречаются телята. Они свободно ходят по поселку и дают себя гладить. Коровы натужно мычат, покачивая разбухшим выменем, и косятся на людей, которые собирают на дороге камни и несут с собой, чтобы положить их на могилу.

К нам присоединяется женщина в монашеской одежде. На кладбище она просит разрешения спеть «Вечную память» [заупокойная молитва]. Ее подхватывают поляки, литовцы, евреи и даже атеисты.
Узнать, что на поселковом кладбище, да и в самом поселке похоронены заключенные, не просто — указатели дают направления к местам, которые относятся к монастырской или дохристианской истории острова. Например, к переговорному камню, что в двух километрах от поселка [камень поставлен на месте переговоров 22 июня 1855 между английским офицером и на то время главным настоятелем Соловецкого монастыря архимандритом Александром] — зайти на кладбище по пути к местной достопримечательности вряд ли придет в голову обычному туристу. Указателя к кладбищу нет. Восстановить память на острове сложно.
День 2
Политический камень
Все, что делают на Соловках с оглядкой на лагерь, — со словом «память» — Аллея Памяти, митинг Памяти. Те, кто понимает, как важно помнить, стараются не забыть. Роман Дмитриев участвует в днях памяти на Соловках с 2002 года — через СЛОН прошел его дед. Тот был в лагере вместе с Дмитрием Лихачевым и занимался, помимо прочего, криминологией. Затем его направили на Беломорско-Балтийский канал, а умер он уже на воле, в 1939 году.
Не меньше 50 человек пришли 7 августа к поклонному кресту в Аллею Памяти на Соловках и возложили цветы к мемориалам. Представитель польской делегации возложила букет от имени украинского консула, которая не смогла участвовать в митинге. Камень вайнахского народа на аллее так и не появился.
Об ужасах СЛОНа сохранилась память и на Секирной горе. В двери Вознесенской церкви остался тюремный глазок. И это все. Саму церковь на стометровой вершине горы видно издалека.

Эта маленькая церковь на севере Большого Соловецкого острова была самым страшным местом — на Секирной горе находилось IV отделение лагеря: мужской штрафной изолятор. Секирка, как ее прозвали заключенные, славилась своим жестоким обращением с проштрафившимися лагерниками.
По словам руководителя научно-информационного центра «Мемориал» Ирины Флиге, документальных воспоминаний о Секирной горе не осталось — архив Соловецкого лагеря был уничтожен. Все сведения о нем разрозненны. Есть всего три достоверных документа о казни на Секирной горе. Один из них — предсмертная автобиография Евгении Ярославской-Маркон, написанная ею собственноручно.
До 1937 года нет ни одного свидетельства о нахождении в этом штрафном изоляторе. Либо люди вообще не возвращались с Секирной горы и погибали здесь от голода и холода, либо это были люди, которые не оставили воспоминаний.
Ирина Флиге, руководитель научно-информационного центра «Мемориал»
Вознесенская церковь
Маяк на вершине Вознесенской церкви
Вид на Савватьевский (политический) скит с вершины Секирной горы
Тюремный глазок
Еще одно напоминание о репрессиях на Секирной горе, тоже скрытое от глаз туристов, находится у старой лестницы, которая петляет среди валунов и толстых корней. Там в землю врыта табличка с надписью: «Вход на кладбище узников УСЛОН. Пожалуйста, соблюдайте тишину и не мусорите».
В лесу, среди поросших мхом деревьев над расстрельными ямами стоят кресты с табличками — девять человек, три человека, 26 человек и т. д. Останки расстрелянных на Секирке узников Соловецкого лагеря искал и перезахоранивал карельский историк, руководитель карельского отделения «Мемориал» Юрий Дмитриев.
От Секирной горы примерно четыре километра до Савватьевского скита, еще одного знаменитого соловецкого отделения. На автобусе туда не добраться — дорогу развезло после дождей. Леса сменяют озера, озера сменяют болота, а путь то и дело преграждают огромные лужи — пробираться нужно по краю, цепляясь за ветви или балансируя на скользкой глине.
Савватьевский скит, как и многие другие на Соловках, реконструирован. О том, что здесь были репрессированные, можно узнать только из информации на баннере через дорогу от скита.

Все, что относится к лагерной истории на острове, тщательно уничтожается — тюремные решетки и двери снимают и выкидывают, стирают записи заключенных на стенах — это и подписи, и длинные тексты, и послания потомкам. В 1990 году на острове Анзер нашли записи внутрилагерной почты, нацарапанные в беседке — их сперва закрасили, а потом уничтожили и беседку. В 1970-х годах в Савватьевском скиту на чердаке нашли рукописные журналы, которые в 1924 году издавали политзаключенные — их изъяли сотрудники архангельского КГБ и уничтожили.
Савватьевский скит
Фото на плакате рядом со скитом
В Савватьевском скиту вдали от всех содержались политические заключенные. На Соловках они появились в 1923 году и первое время жили весьма вольготно. Могли гулять, свободно перемещаться и даже отсеивать вновь прибывших политических заключенных [многие в то время попадали на Соловки по ложному обвинению и в политскит не допускались]. Меньшевиков, эсеров и анархистов решили поставить на место — регламентировать время прогулок и запретить их после 17:00. Те отказались подчиниться и в знак протеста продолжили гулять возле скита.
Вечером 19-го [декабря 1923 года] приходит приказ по лагерю о прекращении прогулок с завтрашнего дня. Люди видят, что по периметру ограждения выстраиваются стрелки, и понимают, что сейчас будет провокация. Декабрь, почти полярная ночь. Гуляло не так много людей. Но некоторые из них, увидев стрелков, демонстративно не прекратили прогулку. И начались залпы — по гуляющим эсерам и анархистам (меньшевики не гуляли) начали стрелять. Камера Бориса Осиповича Богданова [староста политскита] по регламенту и по договоренности всегда ближайшая ко входу. И он успел выскочить к двери, встал, он был человек крупный, высокий, он встал в дверном проеме и не выпустил людей из корпуса. Потом все свидетели пишут, что если бы Богданов не встал в дверях, жертв было бы намного больше, потому что стрельба не прекращалась.
Ирина Флиге, руководитель научно-информационного центра «Мемориал»
Бывший тюремный корпус Савватьевского скита
Шестеро молодых заключенных погибли. Их расстрел получил широкую огласку в мировой прессе уже в феврале, хотя на тот момент навигация еще не была открыта. Пятерых эсеров и одного анархиста, который скончался позже, разрешили похоронить за оградой несохранившейся часовни — так, что могила, по воспоминаниям очевидцев, была видна из окна. На месте погребения поставили камень, на котором выбили имена шестерых погибших: Елизаветы Котовой (25 лет), Георгия Кочаровского (28 лет), Меера Горелика (26 лет), Гаврилы Белима-Пастернака (27 лет), Натальи Бауэр-Цейтлдин (32 года), Всеволода Попова (28 лет).

Летом 1925 года политических заключенных вывезли на материк, обманом отделили от старост и развезли по разным лагерям и изоляторам. В начале 1937 года лагерь на Соловках преобразовали. СЛОН стал Соловецкой тюрьмой особого назначения. Савватьевский скит стал одним из тюремных корпусов. Камень на месте захоронения шестерых погибших пропал. То ли его утопили в озере по приказу лагерной администрации сразу после отъезда «политиков», то ли закопали, то ли перевернули надписью вниз, то ли разбили на куски юнги, которые были здесь во время Великой Отечественной войны. Точно не известно.

Камень искали много лет, даже снарядили специальную экспедицию летом 1990 года, которая вошла в историю «Мемориала» как Экспедиция по переворачиванию камней — три недели участники экспедиции действительно переворачивали камни, но тщетно.

В августе 2013 года члены «Мемориала» привезли на Соловки две толстые плиты. Один памятник социалистам и анархистам — заключенным соловецких политскитов — поставили в Аллее Памяти. Еще один камень с именами погибших и надписью «Они боролись за свободу народа, честь и достоинство личности» установили рядом с Савватьевским скитом. Через два дня камень и плита бесследно исчезли.
До сегодняшнего дня мы задаем неудобные вопросы монастырю: «Скажите, пожалуйста, где наш памятник? Если мы его установили незаконно и вы против, отдайте — вещь дорогая, красивая, мы его заберем». Все эти вопросы впустую: не было, никто не видел и ничего не знает. Настоятель монастыря уверяет, что, во-первых, памятник устанавливать было нельзя, во-вторых, никакого памятника не было, а в-третьих, они его не трогали.
Ирина Флиге, руководитель научно-информационного центра «Мемориал»
160
Политических заключенных содержались в Савватьевском скиту в 1923 г.
258
Социалистов и анархистов содержались на Соловках по данным на 15 декабря 1923 г.
6
Социалистов‑революционеров были убиты во время «савватьевского расстрела»
День 3
Камень Лихачева
Соловки стали отправной точкой, мостом к системе ГУЛАГ в СССР, к системе, которая охватила страну на долгие годы, считает Мария, местный экскурсовод. Она признается, что ее экскурсии периодически прослушивают — проверяют соответствующие органы.

Реакцию соловецких властей тоже пришлось ждать недолго. Впервые за 29 лет в акции, которую ежегодно проводят на Соловках члены «Мемориала», кто-то усмотрел признаки несанкционированного митинга.
8 августа
«Полиция начала проверку по факту митинга на Соловках в память о жертвах политических репрессий»
Участковый уполномоченный полиции начал проверку по заявлению администрации поселка Соловецкий — был ли траурный митинг в память о жертвах политических репрессий несанкционированным, — сообщил 8 августа корреспондент «7x7».

Но это будет поздно вечером, после 25-километровой пешей экскурсии на дамбу и остров Муксалма.
Left
Right
Через единственное здание, построенное на Соловках в лагерное время, — здание СТОНа [Соловецкой тюрьмы особого назначения], которое никогда не использовалось по назначению
Через Филипповскую пустынь, где располагался Биосад, где заключенные изучали природу Соловков, а затем работали в центральной лаборатории Йодпрома
Здесь работал с середины февраля по конец августа 1935 года священник и мыслитель Павел Флоренский, вместе с двумя другими заключенными он начал производить продукты из водорослей, в том числе йод, и превзошел мировые достижения того времени — троих ученых расстреляли в 1937 году
Через камень Лихачева, на котором заключенные Соловецкого лагеря Дмитрий Лихачев и Владимир Короленко выбили свои и имена, чтобы увековечить пребывание на Соловках
Камень Лихачева туристу найти сложно. Нет ни одного указателя, наткнуться на него по дороге невозможно — минут 10–15 нужно идти по тропинке через лес. Члены «Мемориала» установили указатели, чтобы туристы могли сориентироваться
Видео
Почти все участники экспедиции, что в предыдущие годы случалось не часто, отправились дальше, в бесконечно долгий путь на остров Муксалма через лесную дорогу по болотам и огромным лужам, чтобы в конце увидеть красоты дамбы, построенной монахами в 1828 году
Видео
Left
Right
Дамба — это большие валуны, чайки, черно-коричневые водоросли на берегу, ромашки и трава. Дамба разрушается, об этом предупреждает и знак перед ней. По пути встречается один провал, образовавшийся над аркой, которая сделана для протока воды.
Портал в середине обвалился
Дамбу использовали монахи, чтобы перегонять на остров Муксалма скот — на Муксалме было сельскохозяйственное производство. Монахи запрещали женщинам находиться на острове и даже одно время не пускали туда животных женского пола. На острове скудная северная природа показывает себя во всей красе: кусты можжевельника, ягоды черники, поросшие мхом валуны, густой низкорослый лес.
Руководство СЛОНа открыло на Муксалме III лагерное отделение. Здесь было животноводческое производство, в 1920-е годы был крольчатник, который перевели впоследствии в пушхоз. Заключенные выращивали злаки, чтобы кормить скот, а в парниках — петрушку, чеснок и свеклу.
В 1923–1925 году здесь был один из политскитов, такой же, как в Савватьево. Социал-демократка Роза Витухновская пишет, что режим был у них очень свободный, территория обнесена колючкой, в комнатах жило по шесть человек, двери не закрывались, решеток не было, они могли свободно перемещаться, пользоваться библиотекой и всем остальным. Это до 1929 года. После 1929 года здесь обычное лаготделение без политрежима и всех его свойств.
Евгения Кулакова, член научно-информационного центра «Мемориал»
Здание политскита (слева) и здание лагерной охраны (справа)
Через 15 километров промокший и грязный превращаешься в животное. И чем ближе к острову, тем яснее становятся ограниченные желания: сесть, отдохнуть, съесть обещанной встречными копченой селедки. Только она, кажется, и ведет всех дальше на остров.

У каждого встречного прохожего спрашиваешь: «Сколько осталось до дамбы?». Каждый новый прохожий по-своему увеличивает километраж — только что было три, следующий говорит: пять километров. И только пятый-шестой человек обнадеживает: «Еще три болота», — это понятнее.

А потом сравниваешь свои мысли с воспоминаниями заключенных, которые успевали восхищаться соловецкой природой и наслаждались дорогой. Наверное, только в дороге они были свободны на Соловках.

Удивляют в итоге не дорога и не природа. И даже не стройка, которую видишь в самом конце [скит на Муксалме реконструируют, вставляют пластиковые окна]. И не строители, которые продают селедку по 200 рублей, а на Большой Соловецкий остров готовы отвезти за 500, причем в лодку вмещается не больше четырех человек. Удивляешься, когда узнаешь, что строители выбрасывают все, что относилось к лагерной истории, на свалку, а на тюремной решетке коптят рыбу.
Мы вернулись в гостиницу. Не успели мы переодеться, как сообщили, что сотрудников НИЦ «Мемориал» вызвали к участковому. Оказалось, что компьютер у него во время опроса завис — показания пришлось давать до глубокой ночи и отвечать на вопросы «Знаете ли вы, что такое митинг?», «А точно ли это был митинг?», «Была ли у вас какая-то аппаратура?», «Кто выступал? Сколько человек приехало?».

На хутор «Варяжский» в итоге мы вернулись только в половине третьего ночи.
День 4
Камень вайнахского народа
Полиция поселка Соловецкий не стала возбуждать дело об административном правонарушении на организаторов акции памяти о жертвах политических репрессий.
9 августа
«Полиция не обнаружила признаков митинга в акции памяти о жертвах политрепрессий на Соловках»
Участковый сказал об этом по телефону Ирине Флиге за два часа до отъезда экспедиции с Соловков. Осталось неясным, кто подал заявление в полицию. Единственный сотрудник администрации поселения, которого встретил корреспондент «7x7», главный бухгалтер Татьяна Клишова сказала, что глава поселения Евгений Тютюков в командировке. В телефонном разговоре он отказался отвечать на вопрос.
За час до отправления чеченская делегация притащила большой камень на Аллею Памяти жертв политических репрессий — монастырь и местные власти разрешили установку. Камень вайнахского народа торжественно открыли на аллее. Туда с чемоданами и найденными где-то цветами прибежали почти все оставшиеся на острове участники экспедиции.
История соловецких заключенных заканчивается там, где началась наша экспедиция — в Сандармохе. Сегодня там, на месте массовых расстрелов, мемориал. Осенью 1937 года в Сандармохе расстреляли первый соловецкий этап — 1 111 заключенных СТОНа, которых начали постепенно вывозить с острова. Второй этап заключенных, 504 узника соловецкой тюрьмы, расстреляли где-то в районе Лодейного поля. Где уничтожили третий этап — неизвестно. Соловецкая тюрьма была закрыта в 1939 году.
Останки расстрелянных заключенных соловецкого и других этапов нашел в Сандармохе руководитель карельского «Мемориала» Юрий Дмитриев. Сейчас его судят по обвинению в изготовлении порнографии и хранении ржавого обреза, который он на улице отобрал у мальчишек.

История этой экспедиции — это история о том, как маленькая группа активистов устанавливает камни, чтобы не стерлась память о жестоком времени. Это память, которую нужно принять и пережить. Пережить, чтобы простить, избавиться от чувства вины и двигаться дальше. А еще это история о том, как эту память старательно не замечают, уничтожают и скрывают. Потому что она тяжелая, как соловецкие камни, и носить ее с собой непросто. Даже тем, кто призван избавлять от душевной тяжести, — представителям руководства Соловецкого монастыря, монахам и священникам.

Во времена Соловецкого лагеря монахов не выселяли с острова, так как они сотрудничали с ОГПУ [Объединенное государственное политическое управление]. Об этом в своей книге «Соловки. Лабиринт преображений» рассказывает участник дней памяти Юрий Бродский [фотограф, историк Соловков и Соловецкого лагеря, консультант фильма «Власть соловецкая», автор книги «Соловки. Двадцать лет Особого Назначения»]: в 1927 году 112 монахов обители, которую никто не закрывал, числились в составе администрации Соловецких лагерей особого назначения, получали обмундирование НКВД первого срока, хорошее жалование и монашескую пайку. После закрытия лагеря все закончили трагично — монахов выселили с острова на материк, где они оказались чужими. В Карелии в 1937 году остался только один монах, который не выходил из дома из-за подагры. С остальными было покончено.
— Монахи в галифе, монахи в гимнастерках с двумя карманами, фуражке. Монах в форме показывает, как разделывать рыбу, на самом деле белуху. Причем не шхерочным ножом широким, а финкой он показывает, как будет разделывать. И, конечно, сегодняшнему монастырю это невыгодно. Вспоминать об этом и признаваться в этом.
Юрий Бродский, писатель
О памяти говорила напоследок и руководитель петербургского «Мемориала» Ирина Флиге. Вместе с ней вспоминали родственники репрессированных соловецких заключенных.
Роман Дмитриев
Шамиль Гизатулин
Марина Понкратьева
Юрий Бродский, писатель
P.S.
Последний камень
Лагерные отделения находились еще на двух островах. На Анзере — VI лагерное отделение, где в Голгофо-Распятском скиту (на Голгофе) находилась «больничка», куда отправляли не только больных, но и женщин на последних сроках беременности. Сегодня попасть на Анзер можно, но для его исследования нужно потратить весь день. Чтобы попасть в анзерские скиты, надо заплатить монастырю и получить благословение. Еще можно посмотреть пустынный Заяцкий остров с его загадочными лабиринтами — эта экскурсия не входила в программу экспедиции.
Смотритель часовни
О лабиринтах, природе острова, загадках, христианской истории и «Осударевой» дороге экскурсовод говорила куда увлекательнее и охотнее. О лагерной истории острова мы просили рассказать раза четыре. Только под конец, когда большинство туристов нырнули в часовню или ушли фотографироваться, экскурсовод рассказала о женском штрафном изоляторе, который находился на острове.
Напоследок я узнал, что память о Соловках меняют и на государственном уровне. Экскурсовод хутора Варяжский Надежда напоследок дала мне сдачу 500-рублевой купюрой образца 1997 года. В 2013 году депутат Госдумы от ЛДПР Ярослав Нилов заметил, что на обороте старой купюры изображен Соловецкий монастырь без куполов и с четырехскатной крышей, каким он стал после пожаров 1923 и 1932 годов. Значит, на купюре изображен Соловецкий лагерь. Купола восстановили только в 60-х годах XX века. Монастырь с куполами появился на 500-рублевой банкноте только в 2010 году.


Сергей Маркелов,
«7х7», 16 августа 2017
Made on
Tilda