— Некоторое время назад Гринпис собирал информацию экспертов и подготовил около двух десятков поправок в законодательство по нефтедобыче. Сколько из них прошли?
— Давайте напомним читателям предысторию. Был 2014 год, когда мы делали лагерь «Нефтяной патруль» в Коми, в Усинском районе. Пытались убрать нефтешлам с одного из амбаров с целью показать, что убирать нефть — это дорого и что лучше
не допускать нефтеразливы, а менять трубы. В рамках проекта мы вместе с Комитетом спасения Печоры [общественная экологическая организация] подготовили 24 поправки в федеральное законодательство и нормативно-правовую базу. Например, предложение
об упрощении протоколирования нефтеразливов в труднодоступных районах, где сложно найти свидетелей.
К поправкам, с моей точки зрения, более важным относились те, что связаны с экономической мотивацией компаний не допускать
разливы. Это единственное, что заставляет компании менять свою внутреннюю политику. Что мы предлагали и предлагаем? Во-первых, ужесточить штрафы за сокрытие информации. Ввести отдельное наказание за неисполнение экологических предписаний.
Во-вторых, мы предложили информацию о разливах сделать полной и открытой, чтобы данные про каждый разлив включая площадь, объем, координаты были в публичном доступе. По грубой оценке, нефтяники докладывают только о первых процентах пролитой
нефти [подробнее в
интервью Владимира Чупрова 2016 года].
На сегодня, на декабрь 2017 года, из более 20 предложений приняты три.
Прошло предложение
о том, что пластовые воды [добываются вместе с нефтью и газом из пласта, а затем отделяются] попали в классификацию отходов. Это воды, которые периодически сбрасываются на ландшафт. Иногда они страшнее, чем нефть, потому что там есть такие
опасные токсические вещества, как хлориды. В природе их не должно быть вообще. Они выжигают все. Раньше нефтянки уходили от ответственности за разлив пластовых вод, потому что их не было в классификаторе отходов. В 2016 году они появились
в классификаторе.
Мы добились того, что на всех шельфовых проектах в Арктике, в ледовых условиях, тренировка планов ликвидации аварийных разливов должна происходить до начала бурения. В законодательстве до 2014 года тренировки
можно было делать через три года после начала бурения. Сейчас нефтяники должны перед каждой новой скважиной провести учения по ликвидации аварии. Это полезная вещь.
Еще одна хорошая новость, которая пришла несколько недель
назад и которой мы добивались, — разъяснение Пленума Верховного суда по порядку компенсации экологического вреда. В чем суть. Вот компания разлила нефть. Ну, допустим, разлив на реке Колве в Коми в 2013 году. Компания «Русвьетпетро» должна
была компенсировать экологический вред в объеме 114 миллионов рублей. Убрали они далеко не все. Из 114 миллионов рублей 99 миллионов компании списали на ликвидацию разлива: контракты на сбор нефти, инвентарь. В итоге из 114 миллионов рублей
экологического вреда только 15 миллионов рублей ушли «живыми деньгами» в бюджет. Но это означает, что компания убрала около 90% нефти, чего, по моей оценке, и в помине не было!
Наше предложение заключалось в том, что за всю
нефть, оставшуюся в природе, компания должна платить живыми деньгами. И пленум Верховного Суда это зафиксировал.
Еще две поправки нашли поддержку в министерстве природных ресурсов, которое согласилось с нашими предложениями
о повышении штрафов за сокрытие разливов и введение наказания за неисполнение экологических предписаний. Кроме того, правительство рассматривает наши предложения о создании системы информирования, в которой компания отчитывалась бы за
каждый разлив на промысловом нефтепроводе.
Но история с этими поправками длится, к сожалению, уже не первый год. Наверное, мы наступили на правильную мозоль и получили «нормальное» противодействие.